Вадим Руднев - Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы

Вопрос о наличии у Христа задней части – это, в сущности, вопрос о возможности полового сношения с Христом, то есть опять-таки психотическая проблематика, лишь аранжированная невротически или перверсивно (Фрейд много рассуждает о диалектике активного / пассивного отношения к отцу и матери у пациента и о гомосексуальности и паранойе, которая появилась на свет в более позднем возрасте (о чем мы писали ранее в нашем исследовании); о его пассивно гомосексуальном отношении к отцу и об отождествлении отца с Богом Отцом, а себя соответственно с Богом Сыном – Христом. А поскольку известно, что Человек-Волк отождествлял Фрейда с отцом, а стало быть, с Богом Отцом, то речь тем самым идет о проблеме фантазматического полового сношения с самим Фрейдом как субститутом отца и Бога; в этом, в сущности, лишь, на первый взгляд, таком шокирующем заключении нет ничего странного в свете обычной в психоанализе трансферентной проблематики – пациент влюбляется в психоаналитика и жаждет сексуальных контактов с ним, что, увы, порой и случалось; например, Сабина Шпильрейн и Юнг (подробно см. [Эткинд, 1994]). Фрейд сам пишет о «архаичности» (то есть, в сущности, психотичности) этой проблематики и даже в одном месте, когда говорит об анальных отношениях с Богом («испражняться Богу» – значит делать подарок Богу), сам упоминает психотика Шребера [Фрейд, 1996: 212], мечтой которого было стать женщиной и вступить с Богом в сексуальную связь (см. [Freud, 1981; Лакан, 1997]).

Чрезвычайно интересно следующее наблюдение Фрейда, которому он почти не придает никакого значения.

Главная его жалоба состояла в том, что мир окутан для него в завесу или что он отделен от мира завесой. Эта завеса разрывалась только в тот момент, когда при вливании (во время лечения у Фрейда у Панкеева был хронический запор, и два раза в неделю ему делал клизму специально для этого содержавшийся им человек. – В. Р. ) опорожнялось содержимое кишечника, и тогда он снова чувствовал себя здоровым и нормальным [Фрейд, 1996: 205].

Завеса, отделяющая от мира – это не невротическая проблематика. Это противоречит утверждениям самого Фрейда о том, что при неврозах отношения (то есть истерии, фобии и обсессии) конфликт происходят внутри инстанций, в частности, при обсессии между Ид и Суперэго; когда конфликт имеет место между личностью в целом и реальностью, речь идет психозе (статья Фрейда 1923 года «Потеря реальности при неврозе и психозе» [Freud, 1981]). Мы не утверждаем, что Панкеев не тестировал реальность (хотя Фрейд упоминает один важный галлюцинаторный эпизод в детстве пациента, когда ему померещилось, что он себе отрезал ножом палец [Там же: 213]). Но завеса от реальности – это очень напоминает шизоидное «стеклышко», которое отделяет шизоида от внешнего мира (напомним, что Эрнст Кречмер, который использовал этот образ, рассматривал шизоида не как психопата (как П. Б. Ганнушкин, а вслед за ним М. Е. Бурно и его школа, а скорее как латентного шизофреника [Кречмер, 1928]). То есть Панкеев был, конечно, и шизоид-аутист, а не только обсессивный невротик. Разрабатывая проблематику «завесы», Фрейд далее отмечает:

Эта завеса разрывалась – удивительным образом – только в таком положении, когда после клизмы каловые массы проходили через задний проход. Тогда он снова чувствовал себя хорошо и на короткое время мир казался ему ясным. <���…> Его жалоба представляет собой, собственно говоря, замаскированную фантазию-желание, она рисует его снова в утробе матери; и правда, в этой фантазии осуществляется бегство от мира. Ее можно сформулировать: я так несчастен в жизни, что я должен снова вернуться в утробу матери [Там же: 223–224].

Вновь лишь анально аранжированная, но не обсессивная по своей сути проблема. Проблема бегства от мира – психотическая. Между прочим, Фрейд совершенно игнорирует те постоянные депрессии, о которых рассказывает сам Панкеев в своих воспоминаниях. Эти тяжелые депрессии, которые совершенно обессмысливали его жизнь и делали его неработоспособным на многие месяцы (см. главу «Бессознательная печаль» воспоминаний Человека-Волка [Панкеев, 1996]), позволили профессору Крепелину, у которого Панкеев консультировался до Фрейда, поставить ему диагноз маниакально-депрессивного расстройства. Ни о какой обсессии вообще не шла речь, что и понятно, ведь Панкеев не рассказывал Крепелину о случае с Волком и своей детской навязчивой набожности (старая психиатрия особенно не интересовалась детскими воспоминаниями пациента). У Фрейда же вообще нет ни одного случая разбора депрессии и только одна статья о меланхолии, правда, очень знаменитая. Но именно в этой статье 1917 года «Скорбь и меланхолия» Фрейд рассматривает депрессию как «нарциссический невроз», что для тогдашнего психоанализа было равносильно понятию «психоз». О нарциссической проблематике в личности Панкеева, в частности, о его «нарциссической несостоятельности» Фрейд много говорит и сам (например, [Фрейд, 1996: 237]; подробно о взаимоотношениях психоанализа и депрессивной проблематики см. [Руднев, 2001].) Так или иначе, Панкеев не был ни маниакально-депрессивным (так как, хотя у него были жестокие депрессии и эйфории, лечился он у психоаналитиков по поводу обсессии и паранойи), ни обычным обсессивным невротиком или психопатом, поскольку эти депрессии проходят через всю его жизнь и постоянно мучают его (причем он жалуется на опустошенность – классический «негативный симптом» при вялотекущей шизофрении), а обсессивные эпизоды лишь возникают два раза – в раннем детстве и после лечения у Фрейда (случай с носом). Да и то последний эпизод – совершенно явно психотический. Но все это не так важно. Важно то, что обсессивно-анальное начало играло явно положительную роль в жизни Панкеева, оно охраняла его от настоящего большого психоза, недаром мир для него становился ясным только после того, как ему клизмой опорожняли кишечник. Вообще кишечно-анальная аранжировка сексуального чрезвычайно интересна в его случае. То, что он называл вульву своей сестры-соблазнительницы «передней попкой», не так интересно. Гораздо важнее то, что он отождествлял себя с матерью тоже в анально-кишечной аранжировке. Он повторял слова «Я больше не могу так жить», сказанные матерью по поводу ее женских кровотечений, которые он воспринимал как кишечные. Фрейд пишет:

Как вяжется это понимание полового общения, это признание вагины, с избранием кишечника для идентификации с женщиной? Не покоятся ли кишечные симптомы на, вероятно, более старом, находящемся в полном противоречии с кастрационным страхом, понимании, что выход из кишечного тракта является местом сексуального общения? [Там же: 208].

Вот так и вяжется, что анально-обсессивное начало является не самостоятельным неврозом или психопатией (неврозом, растянувшимся на всю жизнь), а служит лишь предохранительным клапаном во всех экстремальных ситуациях его жизни. Стоит хотя бы упомянуть, что на пресловутую первосцену (которая, видно, много значила если не в его жизни per se, то в ее психоаналитической аранжировке Фрейдом), он отреагировал не иначе, как испражнением: он обкакался от ужаса, чем и прервал «нежное общение», как пишет Фрейд, родителей.