Анри Мишель - Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции

Кроме того, Бланки склонен расширять промышленную деятельность государства в области общественных работ. Ж.-Б. Сэй видел в этом нарушение принципов школы. Бланки восстает против этого мнения [999]– и это имеет значение, если обратить внимание на то, в какой резкой и определенной форме был поставлен тогда вопрос. Дело шло о проведении железных дорог, этом характерном эпизоде в истории государственной идеи в течение XIX века. В данном случае Бланки поддерживает мнение демократической партии, которое с ожесточением оспаривали либералы, во имя и при помощи того, что они называли принципами здравой политической экономии.

Книга Бюре [1000]была, как мы сказали выше, арсеналом, откуда различные социалистические школы добывали себе оружие. Луи Блан, Пьер Леру и многие другие часто цитируют его, и историк социализма, сам социалист, считает автора этой книги предвозвестником социалистических идей [1001].

Бюре не ограничился очень энергичной критикой loissez faire [1002]или наименованием промышленного строя своего времени «Средними веками промышленности» [1003]с указанием на то, что в смутную и варварскую эпоху Средневековья правительства, собственно говоря, не существовало и что то, «что потом стали называть социальным гнетом и несправедливостью, было лишь выражением избытка свободы некоторых ко вреду всего общества, злоупотреблением laissez faire» [1004]; он не ограничился щедрыми и красноречивыми похвалами Сисмонди [1005]и порицанием Адама Смита за то, что тот до крайности сузил область политической экономии, превратив ее в такую же «положительную науку, как математика» [1006]; он не ограничился всем этим, и пошел далее. Он очень определенно высказался об отношениях капитала к труду; он решительно взывал к вмешательству закона и государства в промышленные дела и в нравственное руководительство страной; наконец , и он, в свою очередь, требовал для разума права вмешиваться в руководство важнейшими интересами человечества и вырывать их из рук случая.

«Истинный бич промышленности», – говорит Бюре, – это «все возрастающее» отделение капитала от труда, разделение промышленного мира на враждебные «классы»: печальное положение, которое прекратится лишь при условии, что труд «завоюет хоть самую малую часть собственности на употребляемые им орудия производства» [1007]. Я не имею в виду рассматривать здесь средств, рекомендуемых для этого Бюре [1008]. Мне достаточно напомнить, что он требует принудительного вмешательства закона [1009]. Совершенно чуждый недоверия к нему, он говорит о нем, как о благодеянии. «Закон, вызванный к жизни благими побуждениями и разумно формулированный, может содействовать счастию народа: разумный закон – сама справедливость» [1010]. Государство должно поэтому вмешиваться в промышленный строй. Оно должно вмешиваться с тою целью, чтобы «расширить промышленные предприятия» и дать возможность «умным, трудолюбивым, экономным рабочим вступить в них на правах участников ассоциаций» [1011]. Оно должно также вмешаться для того, чтобы способствовать образованию своего рода «промышленного правительства». Все организовано, кроме промышленности. Армия, магистратура, духовенство имеют свои регламенты: почему труд должен составлять исключение из этого благодетельного правила [1012]? Это не все. Государство должно вмешиваться также в порядок наследования, обеспечивая обществу долю в наследстве [1013]. Оно должно вмешиваться в духовную жизнь граждан, заботясь об их первоначальном образовании [1014]. Только при этих условиях случай, «слепые силы» перестанут управлять миром. Наступит царство «разума» [1015]. Вмешательство последнего тем более необходимо, что близок к нарождению «новый мир». Предоставить его рождение самому себе, а организацию «действию лишь силы вещей» значило бы совершить грубую ошибку. Его пришлось бы перестраивать «чрез несколько дней» [1016].

Я не знаю, читал ли Бюре Декарта, но на той же самой странице он отдает предпочтение новым городам и новым мирам, вытянутым по струнке, перед «старыми городами, свободно построенными по принципу laissez faire».

В предшествующих главах мы не ставили себе задачей дать историю социализма во Франции. В таком случае не доставало бы замечательных имен: Фурье и Прудона, которых мы, напротив того, встретили сейчас в числе мыслителей и писателей, отстаивавших право индивидуума против государства. Мы имели в виду лишь показать, пользуясь некоторыми из форм социализма, как настойчиво раздается и становится все настойчивее призыв к закону, власти, государству. Фурье и Прудон потому и не были рассмотрены нами, что их голоса не слышно в этом призыве, между тем как Сен-Симона и сен-симонистов, Бюше и Пьера Леру, Луи Блана, Пеккера и Видаля, Кабе, Сисмонди и Бюре, несмотря на все их различие, сближает друг с другом именно эта, всем им общая, черта.

Все названные писатели работали в пользу расширения деятельности государства, но не все они одинаково смотрели на государство и его деятельность.

Сисмонди, занятый прежде всего моральными целями, обязывает государство внести более справедливости в отношения людей друг к другу. Кабе восстановляет понятие о государстве, напоминающее просвещенный абсолютизм, усложняя это понятие и связывая его с своей экономической утопией. Луи Блан и первые коллективисты желают сделать государство слугой индивидуума, не будучи, однако, в состоянии обеспечить последнего от захватов государства. Бюше, прокладывающий пути для государственного социализма, видит в государстве главным образом орудие прогресса. Пьер Леру, сен-симонисты и сам Сен-Симон дают апологию авторитета ради авторитета, питают пристрастие к власти как таковой.

Согласно одному правильному замечанию [1017]точка отправления первых французских социалистов почти та же, что первых экономистов, хотя выводы тех и других прямо противоположны. Требуя свободы труда, первые экономисты уступали «порыву жалости» к положению трудящихся. Равным образом различные, только что рассмотренные нами, школы действуют под влиянием того же чувства, протестуя против безусловной свободы труда и требуя его «организации». Государство им кажется лучшим средством добиться поставленной себе цели.

Критика индивидуализма и основанного на нем экономического строя в то время носилась в воздухе. Можно констатировать, что по мере удаления от эпохи Реставрации и приближения к Июльской монархии эта склонность и этот дух беспрестанно заражают даже таких писателей, которые не занимаются ни социальными, ни политическими науками.

Церковь также не избегает общего течения. Значительно ранее появления книги Франсуа Гюэ [1018], настоящего родоначальника христианского социализма, тогда как Вилльнев-Баржемон был лишь его предвозвестником, журнал Лакордера и Озанама Новая эра высказал свое расположение к школе социалистов. Лакордер лично восхвалял в 1845 году с кафедры собора Богоматери чувство, одушевлявшее эти различные школы и казавшееся ему выражением признания истинных потребностей человечества. Мы видим, таким образом, что образуется очень странная смесь из разных доз католицизма, революционного духа и даже коммунизма [1019].