В. Авдеев - Расовый смысл русской идеи. Выпуск 2

Возьмем классический образец язычества – древний Рим. Разве племенных богов ставил он во главу своей исторической судьбы? Ничего подобного. Римляне постоянно интернационализировали свой пантеон, включая в него богов побежденных народов. В середине II века до н. э., после завоевания Римом Греции, в Риме получил официальное признание олимпийский пантеон. Во время 2-й пунической войны римляне ввели у себя культ малоазиатской богини Кибелы, поскольку, согласно пророчеству, от нее (а вовсе не от племенных богов) зависело спасение Рима.

Индийский пантеон так же, как и римский, пополнялся богами покоренных народов, в частности, дравидов. Так явно дравидское происхождение имеют богиня-мать Дурга и чернокожий бог Кришна, главный герой «Махабхараты».

Ю. Эвола учил, что каждой истинной Империи непременно должен соответствовать некий недосягаемый, мистический центр. В западноевропейской традиции это королевство Святого Грааля, у нас аналогию можно найти в сказании о граде Китеже. И эти окруженные тайной сакральные центры реально существуют в природе.

В книге Роберта Темпла «Тайна Сириуса», где много места уделено преданиям догонов о пришельцах из космоса, исследуется также такой вопрос: почему догонский оракул в древней Греции был расположен где-то на отшибе, в Эпире? (Robert K. G. Temepe. The Syrius Mystery. N. Y. 1976. р. 121). И обнаруживаются удивительные вещи: Догона и гора Арарат расположены на одной широте, а если взять за центр египетские Фивы и провести дугу через Догону, то на той же дуге окажется Мецамор, древний астролого-магический центр в районе Арарата (там же, с. 125, 126).

Могут спросить: А какое отношение к нам имеет Египет? Как выясняется, самое прямое. «Днепр является симметричным двойником Нила и имеет такую же длину по меридиану. Ключевые позиции вдоль течения Днепра можно отождествить с соответствующими ключевыми позициями вдоль течения Нила и даже перенести названия египетских местностей в Россию» (там же, с. 145).

Сакральный центр, расположенный на территории нашей страны, предопределил ее всемирно-историческую миссию, суть которой стала понятной только в ХХ веке. Именно в этом веке Россия стала подлинной мировой державой и центром идейного влияния в мировом масштабе.

Суть эта стала понятной, однако понята как следует не была. На расовую и национальную предрасположенность к восприятию или выработке определенных идеологий накладывалось в данном случае влияние сакрального центра.

Гейдар Джемаль мечтает обратить русских в Ислам. Он не учитывает, однако, что, во-первых, у русских нет расовой предрасположенности к восприятию этой религии, а во-вторых, своего рода «новый Ислам» у нас уже был.

О. Шпенглер писал в свое время об Исламе, что он очень быстро распространился словно в предчувствии быстрого упадка. Это высказывание правильней будет отнести к коммунистической идеологии. Если мы опять воспользуемся схемой Р. Темпла, то увидим, что Медина, куда бежал из Мекки пророк Мохаммед, и Москва, куда в 1918 г. перебрался из Петрограда Ленин со своим Совнаркомом, симметричны.

Россия отвергла коммунистический «новый Ислам». Не примет она и старый Ислам, хотя Г. Джемаль проповедует идею, будто только это может спасти Россию от поглощения ее молохом мондиализма. Спасти и Россию, и Европу может только установление прочной связи между русским и итальянским сакральными центрами.

От кого необходимо защищаться, хорошо показывает в своей книге «Исламизм и США. Союз против Европы» (Лозанна, 1997) французский геополитик Александр дель Валле. Целую главу этой книги он посвятил объективным и субъективным факторам, способствующим образованию этого союза, который на первый взгляд кажется противоестественным.

Приверженцы Ислама и протестантизма кальвинистского толка, задающего тон в США, действуют во имя Книги. Для них божественное Слово не воплощалось, а просто выписывалось каллиграфическим почерком. Они считают себя выше всех и любой ценой стремятся навязать свою истину и свое мировоззрение остальному человечеству, включая католический и православный мир, которые огулом зачисляются в «язычники» и «неверные». Так им будто бы повелевает Книга. Но еще Жозеф де Местр писал: «Если религия основана на Книге и если обо всех людях должно судить по этой Книге, то Бог христиан это химера, в тысячу раз более чудовищная, чем Юпитер язычников» (А. дель Валле, назв. соч. с. 275–276).

Ю. Эвола отмечал, что «сила традиции, на которую наложил свой отпечаток Рим, сказалась на христианстве таким образом, что новая вера, хотя и смогла похоронить античную культуру, никогда не могла бы завоевать Запад в виде чистого христианства; там где это ему до определенной степени удалось, это произошло лишь за счет того, что оно в какой-то мере предало самого себя; это удалось скорее на основе элементов, взятых из враждебной традиции, римских и дохристианских классических» (Бунт против современного мира, с. 337).

А. дель Валле также видит секрет успеха христианства в Европе в синтезе эллинско-христианского и римского начал, освященном на Никейско-Константинопольском соборе. Протестантизм разрушил этот синтез во имя морализма и библейского пуризма (Исламизм и США… с. 278). Один из лидеров французского Национального фронта Иван Бло доказывает в своей книге «Наследие Афины» (Сен-Брие, 1996), что следует говорить скорее об эллино-христианской, чем об иудео-христианской цивилизации.

Получается так, что перечень цивилизаций, которые дает модный сегодня теоретик С. Хантингтон, представляет собой весьма поверхностное описание гораздо более сложной по глубинной сути своей картины. Так «евразийская», условно говоря, цивилизация действительно существует, только не там, где ее ищут наши доморощенные евразийцы. Она существует в виде союза пуританского протестантизма с суннитским исламом. И сталкиваются, пока лишь в чисто духовном, а не в политическом плане, совсем иные цивилизации, нежели у Хантингтона: ветхозаветная и та, что синтезировала в себе как христианские, так и языческие черты.

Этим синтезом умилялся, например, Анатоль Франс: «В культ ревнивого бога проникло кое-что из сладостного язычества». Реформация заставила «пожалеть о временах, когда сын со своей девственной матерью царили над народами, очарованными великолепием каменного кружева соборов, сияющими розами витражей, яркими красками фресок, изображавших тысячи чудесных историй, пышной парчой, блистающей эмалью рак и дароносиц, золотом крестов и ковчегов, созвездиями свечей в тени церковных сводов, гармоничным гулом органов». А фанатики-протестанты, искореняя «идолопоклонство», крушили изображения «добродушных святых мужей и миловидных праведниц или же трогательных богородиц, прижимающих к груди своего младенца» (А. Франс. Восстание ангелов. М. 1958, с. 127). Так же и «в дни Византии расслабленной», говоря словами А. К. Толстого, задолго до протестантов, еще в VIII веке неистовствовали иконоборцы. Христианство пыталось сделать так, чтобы в нем не было «ни эллин, ни иудей», но на самом деле выходило, что в отдельные периоды и в отдельных странах в нем самом перевешивало то иудейское, то эллинское начало.