Зигмунд Фрейд - Болезнь культуры (сборник)

Если Вы согласитесь и дальше проследить за ходом моих рассуждений, то услышите, что человеческие поступки отличаются также сложностью иного рода. Любой поступок крайне редко является результатом влияния какого-то одного инстинктивного побуждения, которое само по себе уже состоит из эротических и деструктивных, разрушительных влечений. Как правило, для того чтобы какое-то действие оказалось возможным, необходимо сочетание целого ряда побудительных мотивов. Это знал и один из Ваших коллег – Г.Х. Лихтенберг. Во времена наших классиков он преподавал физику в Геттингене, но, вероятно, в большей мере был психологом, нежели физиком. Он изобрел «розу мотивов», о которой говорил так: «Разнообразные движущие мотивы, исходя из которых люди совершают поступки, можно расположить как тридцать два румба розы ветров и соответственно формулировать обозначения мотивов – например: хлеб-хлеб-слава или слава-слава-хлеб». Таким образом, когда людей зовут на войну, в их душах согласованно откликаются самые разнообразные мотивы – от самых возвышенных до самых низменных, о которых либо громко говорят вслух, либо предпочитают умалчивать. У нас нет возможности раскрыть все эти мотивы. В основе, несомненно, лежит страсть к агрессии и разрушению; бесчисленные жестокости, творившиеся в былые времена и творящиеся сегодня, поддерживают эту страсть и укрепляют ее. Переплетение этих деструктивных устремлений с другими устремлениями – эротическими и идеальными мотивами – облегчает, естественно, их удовлетворение. Иногда, когда мы слышим о жестокостях, имевших место в прошлом, у нас создается впечатление, что идеальные эротические мотивы служили лишь прикрытием для деструктивных устремлений; в других случаях, – например, в бесчеловечной деятельности святой инквизиции, – превалировали идеальные мотивы, многократно усиленные подсознательным стремлением к разрушению. Возможны, как мы видим, оба варианта.

Подозреваю, что я уже злоупотребил Вашим интересом к этой теме, направленным все же на предотвращение войны, а не на наши теории. Но я все же хочу еще ненадолго задержать Ваше внимание на деструктивном влечении, которое чрезвычайно нами недооценивается. В результате ряда наблюдений и умозаключений мы пришли к выводу, что данное влечение присуще всем живым существам, и направлено оно на разрушение, на умерщвление и уничтожение живой материи, возвращение ее в исходное неживое состояние. Это влечение вполне заслуженно получило название влечения к смерти, тогда как эротические влечения направлены на продолжение жизни. Влечение к смерти преобразуется в инстинкт разрушения, который реализуется с помощью соответствующих механизмов, обрушиваясь на предметы окружающего мира. Живое существо защищает как бы свою жизнь посредством уничтожения других живых существ. Однако не нашедшая выхода часть влечения к смерти остается внутри организма и продолжает свою разрушительную работу. Мы попытались, исходя из этой интериоризации деструктивного влечения, вывести механизм формирования целого ряда нормальных и патологических феноменов. Мы даже впали в ересь, стараясь объяснить возникновение совести подобным обращением агрессии на себя. Вы понимаете, что это становится совсем безобидным, когда такой процесс набирает динамику. Тогда он делается откровенно нездоровым, в то время как обращение деструктивных влечений против внешнего мира, вовне, облегчает жизнь человеку, действует на него благотворно. Это является биологическим оправданием всех тех отвратительных и опасных устремлений, против которых мы выступаем. Надо признать, что эти устремления ближе к природе, чем возражения, которые мы им противопоставляем и для которых нам еще предстоит найти оправдание. Вероятно, у Вас складывается впечатление, что наши теории представляют собой своего рода мифологию – в данном случае не слишком радостную и оптимистическую? Но разве в естественных науках иная мифология? Разве в Вашей физике дела обстоят по-другому?

Из всего вышеизложенного мы можем сделать вывод, не оставляющий никаких надежд на возможность устранения агрессивных наклонностей человека. Должно быть, в каких-нибудь счастливых уголках земли, там, где природа в изобилии доставляет все, в чем нуждаются люди, и в самом деле существуют племена, жизнь которых протекает в неге, племена, которым неведомы угнетение и агрессия. Я с трудом в это верю и охотно бы узнал побольше об этих счастливцах. Также и большевики надеются, что смогут избавить людей от агрессивности, если обеспечат полное удовлетворение их материальных потребностей и равенство членов общества в распределении общего достояния. Я считаю это иллюзией. Пока что большевики усиленно вооружаются и разжигают в населении чувство неугасимой ненависти ко всему окружающему миру, чем добиваются единства и сплоченности народа. Впрочем, как Вы справедливо утверждаете, речь идет не о том, чтобы полностью устранить человеческую агрессивность, а о том, чтобы направить ее в такое русло, где она не могла бы угрожать нам войной.

Из нашего мифологического учения о влечениях можно легко вывести формулу косвенного способа борьбы с войнами. Если готовность к войне является высвобождением деструктивного влечения, то на борьбу с ним надо призвать его антипода – конструктивное влечение, Эрос. Все, что способствует чувству солидарности людей, должно противодействовать войне. Это чувство и эта связь может быть двоякого рода. Во-первых, это отношение любви к объекту, не несущее сексуальной окраски. Психоанализу не приходится здесь краснеть, говоря о любви, ибо религия утверждает то же самое: возлюби ближнего своего, как самого себя. Такое требование легко предъявить, но трудно исполнить. Второй способ чувственного объединения – это отождествление. Все, что устанавливает общность между людьми, взывает к такому чувству неразрывной связи, к отождествлению. Именно на такой общности, на таком отождествлении зиждется здание человеческого общества.

Ваше обвинение в злоупотреблении авторитетом я использую как указание еще на одно средство противодействовать к войне. Существует врожденное и неустранимое неравенство людей, в результате которого человеческая масса распадается на вождей и зависимых от них людей. Вторых несравненно больше, чем первых, они требуют и жаждут авторитета, который будет принимать за них такие решения, которым они готовы добровольно и беспрекословно подчиняться. К этому надо добавить, что нельзя жалеть никаких усилий на то, чтобы в руководящий слой общества попадали самостоятельно мыслящие, неустрашимые и честные люди, которые одни лишь достойны управлять несамостоятельными массами. То, что избыточная власть и церковное запрещение свободомыслия отнюдь не благоприятствует такому исходу, не требует доказательства. Идеальным было бы, конечно, сообщество людей, умеющих подчинить свои влечения диктату разума. Ничто иное не смогло бы создать более совершенное и способное к сопротивлению единство людей даже при отсутствии эмоциональной связи между ними. Но более чем вероятно, что такие надежды абсолютно утопичны. Существуют и другие косвенные способы противодействия войнам, но все они не сулят скорого успеха. С тоской думаешь о мельницах, которые мелют так медленно, что люди умрут от голода, прежде чем дождутся муки.