Зигмунд Фрейд - Болезнь культуры (сборник)

Для этого надо вспомнить о другой, вероятно, более древней и значимой ситуации с юмором, когда юморист направляет юмор на себя, чтобы таким образом защититься от нежелательного страдания. Имеет ли в данном случае смысл говорить, что он выступает здесь в двоякой роли – ребенка и одновременно авторитетного взрослого?

Мне думается, что мы сможем подкрепить такое шаткое на первый взгляд предположение, если примем во внимание то, что нам удалось узнать при изучении патологических изменений структуры нашего эго. По своей структуре эго не является простым – в своем ядре оно содержит особую инстанцию, супер-эго, с которым эго иногда сливается настолько, что невозможно их различить, но подчас вступает в острый конфликт. Супер-эго – это генетическое наследие родительской инстанции, зачастую строго контролирующее зависимое от него эго и обращающееся с ним, как в детские годы обращались с ним родители, в частности отец. Мы получим динамическое объяснение юмористической установки, если примем, что она заключается в том, что личность юмориста переносит психологический акцент со своего эго на супер-эго. Такому супер-эго, раздувшемуся от сознания собственной важности, эго представляется крошечным и незначительным, его интересы – ничтожными, и после такой подпитки энергией супер-эго ничего не стоит подавить всевозможные реакции эго.

Придерживаясь более привычной нам терминологии, мы можем назвать процесс переноса психологического акцента и перераспределения энергии по-другому: смещением психической энергии. Теперь спрашивается: можем ли мы предметно представить себе столь серьезные подвижки от одной инстанции психического аппарата к другой? Хоть это и выглядит очередным произвольным допущением, но мы вправе напомнить, что так или иначе при попытках метапсихологического понимания событий психической жизни мы бываем вынуждены считаться с этим фактором. Например, мы соглашаемся с тем, что разница между обычной фиксацией на эротическом объекте и состоянием влюбленности заключается в том, что в последнем случае непропорционально большая доля энергии переходит к объекту, ради которого эго как бы опустошает себя. При изучении отдельных форм паранойи удалось установить, что маниакальные идеи преследования возникают в психике очень рано и довольно долго существуют, ничем себя не проявляя, пока под влиянием внешнего повода они не начинают оттягивать на себя большую часть энергии эго и доминировать в психической жизни. Излечение такой паранойи зависит от устранения или коррекции бредовой идеи меньше, чем в избавлении от фиксации на ней. Чередование меланхолии и мании, – жестокого подавления эго со стороны супер-эго и освобождения эго от этого давления, – создало у нас впечатление такой смены ролей, которую следовало бы привлечь для объяснения целого ряда проявлений нормальной психической жизни. В настоящее время к такому способу объяснения редко прибегают, что объясняется присущей и нам тоже похвальной осторожностью. Мы уверенно себя чувствуем в сфере патологии психической жизни, где на основе клинических наблюдений мы приобретаем убежденность в своей правоте. Нашим суждениям о норме мы доверяем лишь в той степени, в какой мы можем распознать ее в искаженной болезнью форме. Если мы сумеем преодолеть свою робость, то поймем наконец, какую большую роль играет норма в понимании психических процессов – как в их статической устойчивости, так и в динамической изменчивости, в зависимости от распределения по инстанциям психической энергии.

Я также полагаю, что предложенная здесь на суд читателя возможность того, что, находясь в определенном состоянии, личность внезапно переходит под безграничную власть собственного супер-эго, заслуживает самого пристального внимания. То, что я считаю верным для юмора, находит заслуживающую внимания аналогию в родственной области остроумия. Я допускаю, что возникновение остроты зависит от того, что в какой-то момент мысль, выходящая на поверхность сознания, подвергается до этого воздействию бессознательного; то есть острота – это вклад в комизм, осуществляемый подсознанием. Аналогично можно сказать, что юмор – это вклад в комизм, осуществляемый с помощью супер-эго.

Впрочем, до сих пор мы знали супер-эго как очень строгого господина. Его характер плохо вяжется со стремлением доставлять эго маленькие радости. Верно, что доставляемое юмором удовольствие не может сравниться по своей интенсивности с удовольствием от комизма или остроумия – юмор никогда не вызывает безудержного хохота. Верно также и то, что супер-эго, когда оно снисходит до юмористического отношения, отказывается от реальности и начинает служить иллюзии. Но именно этому не слишком интенсивному удовольствию, неизвестно почему, мы приписываем характер высокой ценности и воспринимаем юмор как нечто освобождающее и возвышенное. Рожденная юмором шутка – далеко не главное, это лишь декларация о намерениях. Главное – само намерение и замысел юмора, не важно, направлен он на себя или на других. Юмор словно говорит нам: «Смотрите, вот мир, который выглядит так грозно. Да это же детский сад – и хорошо бы нам подшутить над ним!»

Если действительно супер-эго, занявшись юмором, любовно утешает эго, то мы должны признать, что пока очень мало знаем о его свойствах, которые нам лишь предстоит изучить. Впрочем, надо сказать, что далеко не все люди обладают чувством юмора, это очень дорогое и редкое дарование, и лишенные его люди, к сожалению, лишены возможности наслаждаться радостями юмора. И наконец, если с помощью юмора супер-эго стремится утешить эго и избавить его от страданий, то это нисколько не противоречит происхождению супер-эго от родительской инстанции.

«Еврейский словарь» (составители Герлиц и Киршнер), т. 4, 1930, Юдишер Ферлаг, Берлин.

«The Dawn of Conscience» («Пробуждение совести»), Лондон, 1934, стр. 350.

Указ. соч., стр. 334. Правда, мнение о том, что Моисей был египтянином, неоднократно высказывалось с незапамятных времен, но всегда без ссылок на источники.

Пятый выпуск «Записок по прикладной психологии» Фр. Дойтике (Вена). Я далек от мысли преуменьшать вклад Ранка в разработку данной темы.

Упоминание об этом можно найти у Иосифа Флавия.

Вот что говорит по этому поводу, например, Эд. Мейер в книге «Легенда о Моисее и левиты» (Берлин, 1905): «Имя Моисея, как и имя Пинхаса, первосвященника из рода Силона, несомненно, являются египетскими. Это, естественно, не доказывает, что оба были египтянами, но, несомненно, они были как-то связаны с Египтом» (стр. 651). Можно, конечно, спросить, какую связь имеет в виду автор.