Рудольф Штайнер - Границы естественного познания

И тогда на этом пути приходят уже к тому, чтобы вместо переживания себя в "Я" другого человека, восходя жить в "Я" индивидуализированных духовных существ, окружающих нас точно так же, как окружают нас существа чувственного мира. Описанное мной здесь для вас было для древнего восточного мудреца само собой разумеющимся. Так его душа в известной мере странствовала, восходя к восприятию духовного мира. Он достигал в высшей степени того, что можно назвать инспирацией. И он сам был как раз организован для этой инспирации. Ему не надо было, как западному европейцу, опасаться того, что во время этого странствования при выходе из тела он может как-то утратить свое "Я". А в более поздние эпохи, вследствие продвижения человечества в своем развитии, уже возникло такое состояние, что можно было довольно легко вступить во внешний мир без своего "Я". Тогда заблаговременно стали проявлять заботу о том, чтобы тот, кто должен был стать учеником высшей мудрости, не входил в этот духовный мир без водительства и уж не впадал бы патологически в ту манию сомнения, о которой я здесь говорил в эти дни. Во времена древних восточных эпох из-за расовых особенностей ученику вообще не следовало этого бояться. Но при дальнейшем продвижении человечества все-таки возникла такая опасность. Отсюда та осторожность, которую строго соблюдали именно в восточных школах мудрости. Ученикам указывали на необходимость следования не какому-то внешнему авторитету (современное понимание авторитета возникло, собственно говоря, лишь в западноевропейской цивилизации), но на необходимость развить в себе следование примеру руководителя, гуру, путем само собой разумеющегося приспособления к обстоятельствам. То, что переживал руководитель, то, как он стоял внутри духовного мира в одиночестве без мании сомнения и даже без склонности к мании сомнения -это ученик просто воспринимал, и это восприятие при его вхождении в инспирацию настолько оздаравливало, что патологическая мания сомнения не могла его настигнуть.

Но даже если духовно-душевное таким образом сознательно вытаскивается из физического тела, то потом непременно возникает нечто другое. Для человека потом возникает необходимость снова восстановить связь с физическим телом, которое теперь тоже должно стать более сознательным. Сегодня утром я уже говорил, что нельзя допускать патологическое, нельзя допускать, чтобы человек, наполненный до известной степени только эгоизмом, не любя, погружался в свое физическое тело, ибо вследствие этого он неправильно овладевает своим физическим телом. Между седьмым и четырнадцатым годами человек, как я сказал, овладевает своим физическим телом естественным образом, напечатлевая этому телу инстинкт любви. Но даже это естественное напечатление любви может как раз протекать патологически. Именно при этом выявляются повреждения, описанные мною сегодня утром как патологические состояния. С учениками древней восточной мудрости также, разумеется, могло происходить такое, когда, находясь вне своего физического тела, они не находили возможность снова связать правильным образом духовно-душевное с этим физическим телом. Тогда употребляли другую меру предосторожности, к которой, вернулись даже психиатры, по крайней мере, некоторые из них, когда должны были лечить людей, заболевших агорафобией, боязнью пространства, или чем-либо подобным. Обмывания водой, холодные обмывания -это те вполне физические меры, которые должны были тут избрать. И когда, с одной стороны, вы слышите, что в восточных мистериях - это были школы посвящения, школы, которые должны были вести к инспирации, - использовалось в качестве меры предосторожности подражание гуру, то с другой стороны, вы слышите о всевозможных случаях, когда в качестве меры предосторожности применялись холодные обмывания и тому подобное. Если поймут человеческую природу так, как ее можно понять с помощью духовной науки, то поймут и то, что обычно в древних мистериях звучит довольно загадочно. Человека защищали от того, чтобы вследствие неправильного соединения своего духовно-душевного с физическим, он получил ложное ощущение пространства, ложное чувство пространства, которое могло привести его к боязни пространства и тому подобному, и которое могло привести его к неправильному поиску своих социальных отношений с другими людьми. Это, конечно, опасность, но опасность, которую, пользуясь любым руководством по высшему познанию, могут избежать и должны избежать, и обязательно избегут. Но эта опасность существует, так как, когда человек ищет путь к инспирации тем способом, который я описал, он в таком случае определенным образом исключает пути речи и мышления в направлении к "Я" -к другому человеку, и если он покидает свое телесное болезненным образом, даже когда это не является целью высшего познания, а вызвано только патологическими состояниями, тогда он может уклоняться от соответствующего взаимного общения с другими людьми. Кроме того, то, что при упорядоченном духовном исследовании развивается нормально и, более того, целесообразно, вследствие вышесказанного может развиться прямо-таки болезненно-патологически. В данном случае человек устанавливает такую связь духовно-душевного со своим телом, что вследствие слишком сильного погружения в это тело он ощущает себя в нем настолько эгоистичным, что начинает ненавидеть общение с другими людьми и становится антисоциальным существом. В мире часто можно встречать довольно неприятные последствия такого патологического состояния. Я познакомился с особенным человеческим экземпляром такого рода, экземпляром человека, который был родом из семьи, члены которой были склонны к определенному высвобождению духовно-душевного из физического и заключали в себе личности - а я познакомился с ними довольно близко, - которые искали путь в духовные миры. А один деградирующий член этой семьи развивал эту тенденцию некоторым образом болезненно, патологически и дошел, наконец, до того, что вообще не позволял приблизиться к своему телу уже ничему, что как-либо могло приблизиться к нему со стороны внешнего мира. Поесть-то этот человек должен был, однако - мы ведь все здесь взрослые люди - умывался он своими собственными выделениями, потому что у него был страх перед водой, явившейся из внешнего мира. И все же я не могу сейчас описать всего того, что он имел обыкновение делать ради своей полной изоляции. Он делал все, чтобы отделить свое тело от внешнего мира, чтобы всецело стать антисоциальным существом. Он все это совершал, так как был слишком глубоко погружен своим духовно-душевным в телесность, так как слишком крепко, слишком интенсивно был связан с этой телесностью.