Михаил Иржавцев - Данэя

— Скажи главное.

— Она снова говорила, что женщины сами должны рожать детей. Что связь детей и родителей должна быть восстановлена, что без этого жизнь никак нельзя считать полноценной. Что это необходимо даже для женского здоровья: природа мстит за невыполнение их органами своих функций — заболевание раком матки и груди не такое уж редкое явление.

Что немало ее коллег, с которыми она близка, с завистью смотрят на рожениц или тайком суют младенцам свою пустую грудь. Что они были бы счастливы сами родить и выкормить детей — но в настоящее время им это не дадут сделать. А если они попытаются, то слишком много авторитетных противников, которые будут в состоянии добиться их бойкота — и тогда детей у них отберут. Но она верит, что это, все-таки, неизбежно.

Что сама она готова нарожать уйму детей, если бы мы ее взяли с собой. Захотела — зачем-то — дать мне специальный архив, в котором у нее собраны материалы и программы буквально по всему, что связано с детьми. Я не хотела ей отказать, сделала перезапись и обещала хоть сколько-нибудь с ним ознакомиться. Но пока еще ни разу в него не заглядывала.

— Вы говорили об отбраковке? Она что-нибудь еще сказала тебе о ней?

— Нет. Совсем.

— Она и раньше тоже — никак не связывала между собой эти вопросы. Значит, в ее взглядах ничего не изменилось. И сделанный вывод принадлежит тебе самой.

— Ты не считаешь, что мне его подсказал? Тем, что говорил прошлый раз.

— Разве? — улыбнулся Лал.

— А может быть, и тем, что свозил меня тогда к детям. Ева к этому, конечно, тоже причастна. Тем, что дала мне подержать на руках ребенка. Я представила, что снова прижимаю его к себе, — и вдруг поняла, что если бы знала, что это мой ребенок — скорей бы умерла, чем дала причинить ему зло. Вместе с твоими словами это привело меня к тому, что я сказала.

— Что ж: все правильно! Возврат женщин к материнству я тоже считаю необходимым условием и главным средством уничтожения института неполноценных.

— Позволь, Лал, — возразил Дан, — ты же знаешь, что контингент неполноценных ничего не стоит начать комплектовать без отбраковки — одними потомственными.

— Не совсем так. Ты знаешь численное соотношение обеих категорий?

— Нет, конечно. А что?

— Примерно один неполноценный на десять полноценных. Это соотношение внушает мне сильное подозрение, что под отбраковку попадали и дети с временным отставанием в развитии. Почему? Почему нельзя было установить несколько низший уровень способностей для отбраковки? И дополнить необходимое количество потомственными?

А вот почему: совершенно отсутствует стопроцентное наследование качеств своих родителей; потомки неполноценных — не обязательно неполноценные по своим способностям. Это — непреложная истина, которую генетики, безусловно, учитывают, всячески ограничивая число потомственных неполноценных.

Никто не знает, какая доля потомков неполноценных была бы отбракована, если бы они росли в таких же яслях, садах и школах, как остальные. Сейчас их сразу обучают по примитивной программе, но при этом они в среднем не уступают в развитии отбракованным детям.

Если количество потомственных резко увеличится — а этот процесс уже начался — то среди их потомков будет слишком много таких, правомерность отнесения которых к неполноценным по их умственным способностям можно будет оспаривать.

— А что помешает тогда подбирать для спаривания самых тупых?

— Это слишком ограничит возможность получения необходимых для использования качеств.

— И все-таки? Если добьются, чтобы рождались только тупые дети?

— Нет! Повторяю: ничего не выйдет. Такие будут мало способны к тренировкам и соблюдению режима. Это будет материал слишком низкого качества. Ну, как?

— Сдаюсь! — Дан протянул Лалу руку.

— Ну, зачем? Пропаганда тоже будет неимоверно важна: без нее люди не поймут истинное положение вещей; лишь она сделает ясными цели. И твой авторитет, старший мой брат, сыграет в этом огромную роль. Ну, все — хватит! Одеваться!

Дан вел стол в этот «вечер».

— Будем пить за тебя, Лал, — сказал он поднимая кубок с нектаром. — За светлый твой ум и чуткое сердце, разглядевшие то, что не замечал никто. За то, что ты нам раскрыл глаза и подсказал выход. Будь здоров и счастлив! Да свершатся твои мечты!

Лал тоже поднял кубок:

— Дорогие мои! Сегодня я особенно счастлив — оттого, что я сейчас не только рядом с вами: вы теперь разделяете мои мысли и веру. Давайте выпьем за возрождение социального равенства, за воплощение нашего идеала! — он чокнулся с ними. Они не чувствовали, насколько он напряжен.

Говорить ли им остальное? Не рано ли?

Нет. Лучше всего сказать сегодня. Но — не в данную минуту.

— Как ты шел к этому? Расскажи! — Ему дали удобную возможность подготовить их к главному, и он поспешил ею воспользоваться.

Это был длинный рассказ, потрясший их обоих.

— Лал, поешь, — сказала Эя, когда он кончил. — А то ты умрешь с голоду. Мы-то хоть ели немного.

— Ничего: я терпеливый.

— Куда больше! Молчать столько лет — не сказать мне ни единого слова, — упрекнул его Дан.

— Просто, не хотел тебе мешать делать главное: только оно могло сделать возможным изменить то, что мне удалось разглядеть. Но — если бы я знал о Ромашке!

— Ну ладно! Что ж теперь. А ты поешь, — поешь, все-таки!

Они молча стали есть, и ему не задавали вопросов, но по их нетерпеливым взглядам было понятно, что сегодняшний разговор еще не окончен.

— Лал, брат, а ведь тебе было не легче, чем мне тогда, — задумчиво сказал Дан, когда Лал насытился и закурил. — Но почему ты молчал и потом?

— Ты ждал прихода вести от Тупака. А потом у тебя уже не было сил на новые проблемы.

— И ты берег меня. Но годы подготовки, все десять лет?

— Разве можно было отвлекать от нее? Нет, конечно. Тоже нет!

— Какие вы!!! Вы — оба!

Они удивленно повернулись к ней.

— Что ты, Эя?

— Ну да! Оба! Открыть, додуматься до таких вещей! Мочь такое!

И Лал решил: «Пора!»

— Но ты можешь еще больше.

— Я?! Скажешь тоже!

— Сможешь! Не сомневайся.

— Куда мне! Что — я смогу?

— Хорошо! Послушай, Эя. И ты, Дан. Давайте поднимем кубки за то, что сможешь только ты, Эя. За чудо, которое ты должна сотворить: за то, чтобы ты родила ребенка!

— Что?!! — разом воскликнули они оба.

— Да! За это: без этого ничего не удастся! Ничто не действует убедительней личного примера! Это необходимо. Чтобы, вернувшись, показать людям ребенка рожденного и выращенного тобой. Чтобы люди могли поверить тебе — матери, у которой есть полное право сказать то, что они должны услышать. Потому что ты будешь знать, что говоришь, испытав и проверив все сама! Только тогда удастся убедить стать матерями такое количество женщин, которому уже нельзя будет помешать. Понимаешь?!