Владимир Варава - Адвокат философии

Интерес представляет, конечно, «чистый» философ, а не философ-ученый, философ-богослов, философ-писатель и прочие представители околофилософской деятельности. Что нужно философу, чего хотел бы он, каким бы мог быть философский мир? Философ не претендует на абсолютную истину в любом ее изводе (научном или религиозном), он не хочет познать высший смысл, познать Бога или изменить действительность. Он не ставит перед собой цели переделать мир, поскольку точно не известно, что такое мир. И это не лукавое увертывание от действий, направленных на переустройство несовершенства мира; это – наиболее честный и трезвый взгляд на существующее положение вещей. Мы недостаточно знаем мир, чтобы считать абсолютно истинным и оправданным наше радикальное намерение по отношению к миру, в чем бы оно ни заключалось (радикальное переустройство или резиньяция). Социальное реформаторство или отшельническая аскеза – по ту сторону подлинного интереса философа. В то же время философ – не гедонист-одиночка, не индивидуальный пользователь мудрости для личного духовного усовершенствования. Философу равно отвратительны и подлость конформизма, и глупость утопизма. Если бы мир был миром, в котором окончательно бы воцарились сытость, благодушие и равнодушие, такой мир философ скорее хотел бы уничтожить, чем переделывать. Слава Богу, мир не таков! Философ острее других чувствует боль и несправедливость и страдает от них, именно страдает. Ибо философия есть в числе прочего мудрость, рожденная страданием. Но страдание не обязательно приводит к нравственному совершенствованию. Человек, испытавший бездну страданий, не обязательно становится совершеннее, человечнее: страдание может озлобить, ожесточить. Оно равно может быть помощью и препятствием на пути человека к человеческому, но чаще всего это судьба. Задача философа в том, что он почему-то хочет, чтобы человек стал человеком – вопреки (или благодаря) страданиям и судьбе. Задумавшись над тем, что такое человек во всей глубине и проблемности этого вопроса, человек становится философом. Становиться философом значит становиться человеком, а становиться человеком значит становиться философом . Это процесс, на пути которого всегда много препятствий. Неизвестно, что происходит с теми, кто умирает, так и не став философом. Но поскольку абсолютное большинство именно так умирает и умирало всегда, все же можно надеяться на собственное непонимание в этом вопросе – и на то, что смерть на самом последнем острие жизни человека совершает таинственное действо превращения нефилософов в философов. Потому что нельзя уйти в смерть не философом: жить можно, а умереть нельзя. Какова цена этого последнего философского мига, мы знать не можем. Это еще одна проблема, вопиющая неразрешимость которой добавляет веса в философскую копилку человека. Философ, как никто иной, понимает относительность и неистинность всех человеческих представлений, чего бы они ни касались. Но при этом он, как никто иной, жаждет абсолютного, стремится к нему порой ценою своего благополучия и даже жизни. Ни скепсис, ни пессимизм, ни тем более релятивизм и цинизм не свойственны философу, который ищет только одного – истины. И если он узнает, что истины нет или она недостижима, он все равно не оставит своего безнадежного дела.

Как много в философии не-философии, как всегда много не– философии! Мы так привыкли к научному, религиозному и заурядному образу философии, что упустили главное: наличие коренной, нерасторжимой связи философии и человека, философствования и наиболее человеческого в человеке. Мы привыкли к некоему каноническому образу философии, с которым отождествляется философия, но с которым живая жизнь философии не имеет никакой связи. И когда этот сформированный в недрах науки и религии канонический образ философии пришел в упадок, наступили апатия и скепсис, повлекшие за собой убеждение в смерти философии, в ее ненужности. Такое настроение есть настроение разочарованности в философии. И в этом настроении есть своя правда. Действительно, рационалистическая философия пришла в упадок; но нужно видеть и понимать, что стоит за упадком рационалистической и идеалистической философии. За ним стоит упадок науки и религии, научной и религиозной картины мира. Рационалистическая философия была последней надеждой религии и науки спасти себя, свое положение, свою метафизику. Они пользовались услугами философии, которая прошла унизительный круг, будучи их служанкой. И когда пришло время освобождения философии (и она действительно освободилась), это нанесло смертельный удар поддерживающей науку и религию философии. Однако появилась новая опасность пленения, на этот раз – пленения искусством и культурой. Здесь главное понять, что с упадком рационалистической философии произошел закат догматизма в философии, закат догматической философии, то есть той философии, образ которой был придуман наукой и религией и навязан массовому сознанию в качестве непреложной истины о философии. Борьба за философию, за чистоту философии, за очищение ее от научно-религиозной и всякой иной культурной примеси и есть бытие философии. Эта борьба в конечном счете означает борьбу за человека.

Иначе: возможна ли метафизика философии? Во многом сама философия и есть процесс осмысления философии, нескончаемые попытки понять, что она такое, войти в ее суть. Философия и есть в этом смысле самая первейшая и чистейшая метафизика, а метафизика и есть философия, осмысляющая сама себя. Ни природа, ни человек, ни общество, ни Бог никогда не являются предметом философии, никогда не являются ее нервом. Все это вторичные приложения к философии. Попадание этих «предметов» внутрь философии в качестве ее главной заботы означает затмение философии, ее профанацию. Философия – сама для себя, но именно поэтому она – для всех. В этом ее элитарная вездесущность и вездесущая элитарность.

Одна из суеверных догм, которую повторяет «из рода в род» сонм причисляющих себя к философии, заключается в том, что философия полагается деятельностью по самопознанию, познанию своего «внутреннего Я». Но это чисто психологическая задача. «Познай самого себя» – кредо психологии, часто маскирующееся под философию. По недоразумению оно навязывается греческим философам. Мы недостаточно знаем Античность, чтобы приписывать ей свои намерения и цели. Греки не менее современных метафизиков и экзистенциалистов понимали: вглядываясь в себя, всегда вглядываешься в пустоту, и чем больше вглядываешься, тем пустота кромешнее. Это ли цель философии: видеть ничтожество своего ничто? Хорошо же такое самопознание, не приведшее в итоге ни к чему! В действительности нелегко понять, почему самопознание не имеет отношения к философии. Самопознание, или философия себя (так же, как и философия природы, философия общества, философия культуры, философия искусства, философия религии и прочие виды философии чего-то еще), вторично и производно и в принципе может быть вообще не связано с философией. Интеллектуальное осмысление не есть философия. Очевидно, что философия близка к самопознанию, но только не в смысле постижения в себе каких-то особенностей и глубин. Философская мысль проходит через человека, поэтому здесь важен не человек со своим этико-психологическим нутром, со своими «безднами», «мыслями», «мировоззрениями» и «картинами мира», то есть всеми человеческими погрешностями, а то, что через него проходит философия. В этом тождество бытия и мышления, поскольку только философским мышлением можно воспринимать истину бытия. Конечно, только человек способен сознавать бытийную суть философии. Поэтому нельзя сказать, что это абстрактная, отвлеченная, холодная и безразличная истина бытия, важная лишь для разума и не имеющая никакого отношения к человеку, к его жизненным нуждам и сердечным запросам. Философия как бытийное дело имеет самое непосредственное отношение к человеку, но лишь в той мере, в какой человек сможет отвлечься от своей частности ради всеобщности. Всеобщность – не пустая абстракция, не отвлеченность, а самая что ни на есть бытийная конкретность, приобщившись к которой человек может реально наполнить свою жизнь существенными вещами, а не иллюзорной пустотой, которая всегда приходит, если человек занимается самопознанием.