Владимир Варава - Адвокат философии

человек философствующий . Недооценка этого свойства приводит к искаженным представлениям о жизни, порождающим то, что принято называть «ложным сознанием» в его различных видах. Концентрация внимания на основном вопросе философии, в центре которого – вопрос о человеке философствующем , должна способствовать раскрытию иллюзорности и неподлинности ложного сознания и основанных на нем представлений о жизни, питающихся отбросами того мышления, которое давно покинула философия. Все это должно продвигать к истинной жизни – единственно возможному человеческому прогрессу; ее достижению способствует правильно поставленный основной вопрос философии.

Поскольку основной вопрос философии есть жизненный вопрос (в плане того, что жизнь организуется философствующим «субъектом жизни», то есть человеком), то необходимо прояснять всегда возникающий вопрос о том, как связаны и связаны ли жизнь и философия? Здесь сразу же возникает опасность неверной трактовки связи жизни и философии, проявляющейся в постановке, например, таких вопросов: насколько жизнь философична, а философия жизненна или, наоборот, насколько нефилософична жизнь, а философия безжизненна.

Все это в свете основного вопроса философии, который есть вопрос о самой философии, неважно. Совершенно неважно, как соположить жизнь и философию, потому что можно бесконечно размышлять о жизненности или нежизненности философии или философичности или нефилософичности жизни, и это нас никоим образом не приблизит к пониманию ни жизни, ни философии. Жизнь, конечно, сильнее философии в том плане, что можно жить, не философствуя, но нельзя философствовать, не живя. Осознание того, что жизнь без философии вовсе и не жизнь, приходит слишком поздно и не ко всем, поскольку «жизненные» заботы умело отвлекают человека от главного, уводя в несущественное под видом жизненно необходимого. Враждебные по отношению к философии люди упрекают философию в «нежизненности», а слишком увлеченные философской стихией во всех жизненных проявлениях склонны видеть только философию.

Главное здесь понять, что вопрос о философии есть основной вопрос философии, и в этом смысле он же есть основной вопрос жизни, поскольку жизнь творится, осмысляется и постигается тем, кто способен философствовать. Основной вопрос философии есть поэтому основной вопрос человека , поскольку в своем философствовании человек попадает под собственное вопрошание. Это тот вопрос, который задает человек самому себе на вершинах своего духа и на пределе своей искренности. Неверно упрекать философию в отрыве от жизни, поскольку философия является высшей формой жизни (что, конечно, не отрицает иные формы жизни, но, по крайней мере, их не оправдывает и тем более не возвышает). Философия строга в этом плане, и ее надменность проистекает из той жизненной ситуации, в которой находится человек. Более того: философ преодолевает дуализм жизни и философии тем, что полагает саму философию предельным случаем жизни. И вопрос о смысле жизни есть вопрос о смысле философии . Поиск смысла жизни в самой жизни или за пределами жизни бессмыслен, поскольку жизнь и смысл сущностно внеположены друг другу. И если уж спрашивать о смысле жизни человека, то нужно спрашивать: в чем смысл жизни умерших ? Но это уже за гранью всякой логики и этики. Нужно искать не «смысла жизни» и смысла нужно искать не в «жизни», но в философии, которая по-своему, «по-философски» ставит этот вопрос, в самой постановке которого проявляется человеческое и только человеческое .

Особенность философского вопроса в том, что он существует не для того, чтобы на него давать ответ, и тем более «правильный». В философии каждый ответ – это новый вопрос. Взгляд, согласно которому можно дать ответ на философский вопрос, значительно сужает философский горизонт, превращая философию в шараду или головоломку, которую, предполагается, можно разрешить логически правильным ходом мысли. Все дело в том, что философские вопросы – это вопросы только по форме, по привычной грамматической форме; то есть лингвистически философские вопросы – это вопросы, грамматические вопросы языка, на которые, согласно всем нормам этого языка и мышления, должен быть дан ответ. Что не имеет ответа – не имеет права на спрашивание и задавание. Но «философские вопросы» – это вовсе не вопросы, а вопрошания, то есть бытийные сентенции, в «темном» просвете которых возникает все то, что не разумеет разум, не чувствует чувство, но то, что наполняет, удерживая в пребывании. Философские вопросы-вопрошания поэтому держат. Это и есть держание истин ы , держание истин ой . И в этом смысле пытаться отвечать на философские вопросы, как это всегда имеет место в других областях культуры, значит опускать жизнь в «духовные низины», если вообще не подрывать ее основы. Вот почему вопрос о подлинной жизни – это исконный философский вопрос, возникающий как ответ на нефилософский вызов ответов, которыми так бессодержательно полна человеческая культура. Смысл философии в том, чтобы держать накал философских вопросов, не давая им ослабеть или вовсе пропасть в ответах жизни и культуры.

Поскольку философия по своему существу самая непринуждаемая и невынуждаемая форма человеческого духа, чья беспредметность равна творческой и нравственной дерзости философствующего, то всегда оказывается чрезвычайно трудно определить строгую сферу философии, выявить ее этос, который был бы равен ей самой и не сводился бы к чему-то другому – нефилософскому, околофилософскому, псевдофилософскому. «Официальная» (культурно-канонизированная) история философии – это как раз история по преимуществу псевдо– и околофилософии. Но дух философии воистину дышит как хочет. Это создает всегдашнее напряжение внутри философского сообщества по поводу нахождения «чистой» философии, отделения философии от не-философии. Собственно, существующая история философии по большей части этим как раз и занята. Если давать детальное описание того, как представлена философия в человеческой истории, то получится долгая и запутанная история, с бесконечным размыванием жанровых границ и переходом из одного культурного ареала в другой. В конечном итоге философией окажется либо вообще все, либо ничего. Такая странная ситуация говорит не о дисциплинарной слабости философии; она свидетельствует о странном положении человека в мире: он может вынести свое бытие лишь с помощью философии. Понять, что философствование есть основной способ человеческого бытия, говорящий о человеческом наиболее внятно, честно и непредвзято, может только настоящий профессионал от философии. Философия может быть сознательной (как в случае профессиональной философии) или бессознательной (как во всех остальных случаях), но именно философия способствует протеканию человеческой жизни в наличных условиях. В жизни нельзя не быть философом; человек заключает определенную «метафизическую сделку» посредством философии, поэтому он существует во всем диапазоне своих проявлений. И бытийствование философии так же многообразно и разнообразно, как многообразны и разнообразны состояния человеческого духа. Но есть все же некий, при всей условности и относительности, канон философии , задающий определенные инвариантные темы, положения и конструкции, в которых философия получает наиболее адекватное бытийствование. Ядро этого канона – само философствование , в процессе которого происходит немыслимое , посредством чего все мыслимое получает легитимность. Это ядро невозможно полностью рационально и вербально эксплицировать, поскольку в нем задействованы предельные состояния человека: удивление, отрешенность, ужас, отчаяние, вопрошание… Но при всей неопределимости ядра философии сама философия проявляется в формулировании онтологических положений о мире . Таково требование мира, которое философия нарушить не может; она всегда формулирует положения о мире, что, безусловно, сужает диапазон «чистой философии». По этой причине она всегда так или иначе располагается на иных территориях, с безусловной потерей своей автономности. В мире существует по преимуществу культурно-эксплицированная философия , которая предстает в таких наиболее распространенных формах, как религиозная философия и научная философия . В них используется лишь техника философского мышления для достижения внефилософских целей (в одном случае религиозных, в другом – научных). При этом нельзя сказать, что онтологические положения не формулируются в научной и религиозной философии; они, конечно, имеют место и в них, но подчинены иным целям. Сильнее, глубже и оригинальнее, нежели в науке и религии, философия проявляет себя в искусстве, однако, в отличие от устоявшихся определений «религиозная философия» и «научная философия», определения «художественная философия» не существует. При этом онтологические положения с большей степенью свободы могут формулироваться вербально (в литературе) и даже невербально (в музыке и живописи), что отнюдь не ставит знака равенства между философией и литературой, философией и музыкой (как, естественно, нет его и между философией и наукой, философией и религией). Введение искусства в сферу философии приводит к разделению философии на академическую (научную и религиозную) и вольную (эссеистскую, основанную на художественном творчестве, а не на научной эпистемологии). Это дает возможность «отщепить» еще один слой философии; его можно назвать житийным (не путать с «житейским», то есть с обыденными рассуждениями профанов), в котором философствование происходит не словом и мыслью, не каким-либо иным невербальным эстетическим жестом, но поступком и самой жизнью. Такой вид философии можно было бы определить как нравственную философию, если бы это словосочетание не было основательно «испорчено» в недрах академической философии, где ему предписан строгий методологический статус, совпадающий с дисциплинарным пространством этики. Все это невероятно проблематизирует существующий философский дискурс в поисках истинной философии, осложняя и запутывая ситуацию, но в то же время способствуя более глубокому постижению основ философии и человеческого бытия.

Читать дальше