Антон Керсновский - Философия войны

Несколько (хоть и не намного) обоснованнее – теоретически – система «морального разоружения» – бывшая излюбленным коньком женевских снобов конца 20-х и начала 30-х гг. двадцатого столетия. Но ведь для достижения морального разоружения народов надо, прежде всего, этим народам запретить источник конфликтов – политическую деятельность. А для того, чтоб запретить политику, надо запретить причину, ее порождающую, – непрерывное развитие человеческого общества, в первую очередь развитие духовное, затем интеллектуальное, и, наконец, материальное и физическое. Практически это выразится в запрещении книгопечатания и вообще грамотности (явления совершенно того же логического порядка, что запрещение удушливых газов и введение принудительной трезвости), обязательном оскоплении всех рождающихся младенцев и тому подобными мероприятиями, по проведении которых «моральное разоружение» будет осуществлено в полном объеме, исчезнут конфликты, но исчезнет и причина, их порождающая, – жизнь.

Есть одна категория людей, навсегда застрахованная от болезней, – это мертвые. Вымершее человечество будет избавлено от своей болезни – войны.

Итак, если мы хотим предохранить государственный организм от патологического явления, именуемого войною, – мы не станем заражать его пацифистскими идеалами. Если мы желаем, чтобы наш организм сопротивлялся болезненным возбудителям, нам не надо ослаблять его – в надежде, что микробы, растроганные нашей беззащитностью, посовестятся напасть на ослабленный организм, – а наоборот, сколь можно более укреплять его. Укреплением нашего государственного организма соответственным режимом (внешним и внутренним) и профилактикой мы повысим его сопротивляемость как пацифистским утопиям вовне, так и марксистским лжеучениям изнутри – стало быть, уменьшим риск войны, как внешней, так и гражданской.

Нападают лишь на слабых, на сильных – никогда. На слабых, но показывающих вид, что они сильны, нападают реже, чем на сильных, но не умеющих показать своевременно своей силы и производящих со стороны впечатление слабых.

В 1888 г. произошел знаменитый «инцидент Шнебле» 60, едва было не вызвавший франко-германской войны. В последнюю минуту Бисмарк не решился: французская армия только что была перевооружена магазинной винтовкой Лебедя 61, тогда как германская имела еще однозарядки. Жившая в 80-х гг. еще мечтою о реванше Франция была сильной – и казалась сильной (дело Дрейфуса 62, надолго отравившее ее организм, произошло значительно позже). На Востоке же грозила могучая Россия Царя Миротворца… Авантюра была отложена…

Другой пример – 1904 год. Маркиз Ито 63проявил большую решимость, чем Бисмарк в свое время. Но рискнули бы японцы напасть на нас, если бы Порт-Артуровская эскадра была снабжена доками, если бы на Ялу 64вместо бригады Кашталинского стояло три-четыре корпуса, если бы Манчжурия была соединена с Россией не одноколейным (притом незаконченным), а четырехколейным непрерывным рельсовым путем? И если бы японцы знали, что русская государственность не усыплена гаагским дурманом 65, а общественность, вместо посылок приветственных телеграмм микадо 66, будет защищать интересы своей страны?

1914 год. Германия провоцирует войну, потому что не желает иметь дела с сильной русской армией 1920 г., – армией, явившейся бы результатом семилетней «Большой военной программы» 1913 г. Одновременно война объявляется и Франции: робость и недомыслие ее правителей (приказ Вивиани отступить 10 км от границы в доказательство миролюбия 65) показались Германии доказательством слабости всей страны, всей армии. Типичный пример нападения на сильного, потому что он со стороны кажется слабым.

Изучение всех войн, всех конфликтов, как прежних времен, так и современных, убеждает нас в справедливости положения, проводившегося Ермоловым 68на Кавказе, сто лет спустя сформулированного в Марокко Лиотэем 69: «Надо вовремя показать свою силу, чтоб избежать впоследствии ее применения». Это положение должно лечь в основу всякой здоровой политики.

Вообще же следует помнить, что «идеологи» обошлись человечеству дороже завоевателей – и последователями утопий Руссо 70пролито больше крови, чем ордами Тамерлана 71.

Является ли военное дело достоянием науки или искусства? Чтобы ответить на этот вопрос, надо все время иметь в виду двойственную природу военного дела.

Военное дело слагается из двух элементов. Элемента рационального – соизмеримого, вещественного, поддающегося точному анализу и классификации. Элемента иррационального, духовного, несоизмеримого – того, что Наполеон называл ««la partie sublime de l'art» 72.

Рациональная, вещественная часть военного дела– достояние военной науки. Иррациональная, духовная – достояние военного искусства. Смотреть телесными глазами может каждый зрячий человек – смотреть и видеть духовными очами дано не всякому. Искусство дается Богом – наука дается человеку его трудами. Изваять Зевса может лишь Фидий 73– изготовить анатомический чертеж человеческого тела может любой студент-медик.

Искусство – удел немногих избранных, – как правило, выше науки – удела многих. При этом следует оговориться, что в своих высших проявлениях наука имеет отпечаток гения– свою «partie sublime». Менделеев или Пастер могут считаться украшением человечества в той же степени, как Достоевский и Гете.

Подобно благородному металлу, искусство не может применяться в чистом своем виде. В него, подобно лигатуре, всегда должна входить известная доля науки.

Композитора осенило вдохновение. В его душе зазвучали незримые струны… Это – момент чистого искусства, так сказать, абсолютное искусство. Он хватает перо и нотную бумагу, перекладывает свое вдохновение (рискующее иначе быть потерянным для него и для людей). И с этой минуты к чистому искусству примешивается лигатура науки: надо знать ноты, такты, контрапункты, уметь распределить партитуры, равным образом и поэт обязан знать грамматику, а ваятель – анатомию человека и животных, свойства гипса, бронзы, мрамора.

Аналогия с военным искусством полная. Гениальнейший план рискует здесь оказаться химерой, коль скоро он не сообразуется с реальностью. Величайший из полководцев не смеет безнаказанно пренебрегать элементами военной науки, хоть он сам в свою очередь совершенствует эту науку и сообразуется с ее принципами, зачастую инстинктивно.

Чем выше процент благородного металла в сплаве – тем драгоценнее этот сплав. Чем больше наблюдается в полководце преобладания иррационального элемента искусства над рациональным элементом науки– тем выше его полководчество. Наполеон в большинстве своих кампаний, Суворов во всех своих кампаниях – дают нам золото 96-й пробы. Полководчество Фридриха II 74– гений, сильно засоренный рутиной и «методикой» – золото уже 56-й пробы. Полководчество Мольтке-старшего 75– таланта, а не гения– уже не золото, а серебро (довольно высокой, впрочем, пробы), полководчество его племянника 76– лигатура, олово.