Фриц Штеге - Музыка, магия, мистика

Поучительный пример заимствован из «Фантазмов жизни» (приводится в сокращении):

«У кровати больного ребенка девять членов семьи слышали звуки музыки, похожие на звучание эоловой арфы. Это были мелодичные аккорды, которые постепенно усиливались и в конце концов заполнили собой всю комнату. Эта трансцендентальная музыка была слышна даже в кухне, которая находилась под больничной палатой. Только больной ребенок ничего не слышал. Феномен повторялся три дня подряд в один и тот же час и в той же комнате. На третий день ребенок умер. Случай удостоверен и подтвержден несколькими свидетелями. То обстоятельство, что ребенок ничего не слышал, хотя еще находился в полном сознании, явно доказывает, что дело здесь не в галлюцинации, которая от умирающего переносится на присутствующих, а в явлении, имеющем внешнее происхождение. Трехкратное повторение музыки в один и тот же час позволяет сделать вывод об умысле и допустить присутствие одного или нескольких духов у смертного одра».

Из всех этих происшествий прежде всего мы можем сделать вывод, что далеко не все люди могут слышать эту загадочную музыку. Это доказывает, что необходима особого рода способность – «звукопроницаемость», обеспечиваемая особыми органами, которая обнаруживает параллель с известным даром ясновидения. Этот факт, возможно, объясняет, почему не всегда, когда кто-либо умирал, все находящиеся рядом с ним слышали музыку. Но он и не является контраргументом, свидетельствующим об отсутствии звуков умирания во всех случаях смерти. Возможно, они были, но не воспринимались. Отметим для себя эту мысль.

И в заключение этих рассуждений еще одна памятная записка из «Фантазмов жизни», II, с. 639, поданная преподавателем колледжа Этон, которую приводит не только Боццано, но и Людвиг [126]. Она насчитывает несколько страниц с протоколами очевидцев, в том числе лечащего врача. В присутствии свидетелей через десять минут после смерти одной женщины послышалась музыка, которая описывается как звучание трех девичьих голосов. Одной свидетельницей она воспринимается как нежная, мягкая и «причудливо глубокая», другой – даже как «очень глубокая». Странно, ведь девушки, которые проходят мимо по улице, не имеют обыкновения петь «причудливо глубоко». В памятной записке изображаются самые мелкие, второстепенные детали, что повышает ее правдоподобие. Но никто не смог установить происхождение звуков. Улица была пуста. И самое удивительное: пение одновременно слышалось в переднем доме и на задней лестнице, а звук, казалось, проходил непосредственно сквозь них. Прочитаем об этом в показании лечащего врача без сокращений.

«Я хорошо помню все события. Бедная мисс Л. умерла 28 июля 1881 г. Меня к ней позвали примерно в полночь, и я оставался с ней после ее смерти приблизительно до половины третьего утра. Поскольку рядом не было ни одной пригодной сиделки, я остался и помогал друзьям устанавливать тело покойной для прощания. Этим были заняты четверо или пятеро из нас. По моему распоряжению хозяйка дома мисс Л. и служанка отправились на кухню, чтобы подыскать сундук или ровную доску, на которую мы хотели положить тело покойной. После того как они ушли, а мы дожидались их возвращения, мы отчетливо услышали несколько мотивов дивной музыки, похожей на звучание эоловой арфы, которая на несколько секунд наполнила воздух. Я подошел к окну и выглянул, подумав, что, должно быть, кто-то играет на улице, но никого не увидел, хотя было совершенно светло и ясно. Довольно странно, что те, кто ушел на кухню, слышали те же звуки, а именно в тот момент, когда они находились на лестнице, совершенно в другой части дома. Это – факты, и я считаю должным сказать Вам, что я нисколько не верю в сверхъестественное, спиритуализм и тому подобное».

Мы снова можем сделать одно наблюдение. Эта «музыка умирания» не только имеет различное выражение, иногда инструментальное, иногда вокальное, но и по-разному воспринимается присутствующими – то как трехголосное пение, то как звук эоловой арфы (в вышеупомянутом примере). Это доказывает, что внешнее (или внутреннее) проявление музыки необязательно тождественно музыкальному содержанию как таковому. Один и то же импульс может вызывать разное музыкальное воздействие – возможно, в зависимости от музыкальных способностей человека, его понимания музыки и чувствительности к определенным, знакомым звукам, например, эоловой арфы, других инструментов, девичьим голосам и т. д. Возьмем на заметку также и это наблюдение.

Восприятие музыки во время молитвы, медитации и в час смерти предполагает наличие особой установки, необычной, если судить по этим обстоятельствам, душевной диспозиции (предрасположенности).

Но как теперь быть, если на следующем этапе нашего пути мы вынуждены констатировать, что в повседневную жизнь проникают звуки неизвестного происхождения? Тем самым мы вновь обращаемся к первой части, к описанным там таинственным голосам природы, которые еще в древности давали повод к персонификации и наделению неживых предметов душой. Некоторые из этих странных звуков, пожалуй, могут иметь естественную причину, объясняться воображением самого человека. Например, таинственная музыка, которую описывает профессор Мюнхенского университета Я.А.М. Перти: «Октябрьской ночью 1838 г., когда я находился в Мюнхене и около 12 часов дня лежал на диване, погруженный в мрачные мысли из-за того, что кое-кто проявил по отношению ко мне неверность и неблагодарность, вдруг зазвучала тихая нежная музыка, похожая на марш, исполняемый на небольшой стеклянной гармонике. Казалось, что звуки возникали внутри маленького ночного столика или на нем и вся дивная мелодия длилась примерно две-три минуты» [129, I, с. 121]. Тогда еще не было радио. Согласуется ли с научными опытами, что музыка, звучащая внутри, при определенных психических состояниях может проецироваться вовне и таким образом получать пространственную форму?

Во многих случаях, возможно, свою роль играет природа, когда в якобы пустынной местности слышатся загадочные песнопения, как те, которые слышал аббат по имени Плюке вместе со многими другими людьми. Де Весмес сообщает: «Все это было удостоверено, а те голоса звучали настолько гармонично, что наши крестьяне, без сомнения, не были способны дать подобный концерт» [130, т. III, с. 50 и далее]. Но (и это опять нам кажется важным): «Не все, кто подбегал, чтобы стать свидетелем чуда, действительно могли слышать эти голоса».

Все же, как обстояло дело с переживанием поэта Вернера фон Хейденштама, о котором сообщалось в первой части (см. с. 51), со странной музыкой, которая рядом с ним перемещалась по комнате? Не сыграла ли с ним злую шутку его поэтическая фантазия? Не похож ли этот пример на происшествие с призраком, о котором на основе фактических сведений рассказывалось во введении к данной части? И даже если бы мы сочли, что доля истины здесь минимальна, то все равно должны прийти к выводу, что музыка представляет собой нечто большее и способна на большее, чем просто приводить воздух в разнообразные колебания, что она таит в себе огромный потенциал, сущность которого нам неизвестна. Можно ли «заряжать» помещение, как в рассказе «Мелодия призрака», этой неисследованной энергией, чтобы при определенных обстоятельствах она вновь давала знать о себе внутреннему уху в виде последовательности звуков? Однажды мне на глаза попался другой рассказ, «Легенда Бёзендорфского зала», из газеты «Новая Австрия» от 26 апреля 1959 г. В этом известном концертном зале два посетителя беседуют о его основателе, столетие со дня смерти которого как раз отмечалось.