Александр Фефилов - Феномен языка в философии и лингвистике. Учебное пособие

5. Не слова объясняют внешние предметы, а наоборот, внешние предметы объясняют слова.

Ссылаясь на древнегреческого философа Горгия Леонтинского, Эмпирик утверждает, что слова зарождаются благодаря действующим на них извне вещам, по принципу соответствия нашим чувствам. Так, например, чувство вкуса называется словом, значение которого соответствует этому качеству. Из этого автор делает вывод о том, что не внешние предметы объясняются словами, а наоборот, слова определяются внешними предметами.

Этот взгляд на характер отношений слов и предметов (вернее, их представлений в голове человека) является необычным, но открывающим новую перспективу понимания словесной сути. И, действительно, слово называет предмет, а не объясняет его. Называя предмет, мы лишь выделяем его из множества других предметов действительности и делаем доступным для осознания. Для понимания слова нужна ассоциация его вещественного коррелята.

Объясняющую функцию вещи можно проинтерпретировать следующим образом. Всякая вещь, воздействуя на наше сознание, актуализирует определенный понятийный образ, соответствующий природе этой вещи. Последний ассоциирует закрепленное за ним словесное наименование. В результате мы понимаем, что обозначает слово или каково его значение. Так посредством вещи понимается слово.

6. Главным инструментом познания является разум, а не слово.

Эмпирик констатирует, вслед за Метродором и другими учениками Фалеса, что мы ничего не знаем, потому что истина скрыта от нас вследствие несовершенности и недостоверности чувственного аппарата восприятия. Исходя из этого, в процессе познания следует опираться, прежде всего, на разум, который выступает «в качестве судьи над истиной в сущем». С помощью разума можно «увидеть универсальную природу вещей». Это становится возможным благодаря «сродству» разума с природой вещей. Суть познания заключается в том, что « подобное по природе своей постигается подобным же ». (В этом тезисе чувствуется влияние на Эмпирика философии Платона). Иными словами, инструмент познания должен соответствовать по своей природе познаваемой вещи, обнаруживать с ней сходства и согласованность во взаимодействии. При этом роль инструмента отводится не языку, а разуму!

Можно пойти дальше. Язык как средство, с помощью которого разум познает мир, должен обнаруживать в себе некоторый аналог познаваемому миру.

Понятие инструментальной функции языка толковалось после Платона расширительно. Во всяком случае, оно сводилось не только к номинативной функции. С. Эмпирик, определяя суть познания, не отвергая постулат, согласно которому познание осуществляется через аналогию, главным инструментом познания считает не язык, а разум. Язык используется при этом как вспомогательное, промежуточное знаковое средство, через призму которого разум постигает вещи, ср.: « Обозначаемое раскрывается соответственно знаку ». [Инструментальная функция языка предполагает определенное сходство между обозначаемым и обозначающим]. Иначе говоря, познающий субъект, используя слово для обозначения предмета, не может выйти за пределы того значения, которым охватывается предмет. Для того чтобы сделать явными вновь установленные признаки и свойства предмета, необходимо, вероятно, обозначить их новым словом (термином) или дать новое толкование старому слову, чтобы расширить его семантический потенциал. То и другое требует, однако, признания и времени, чтобы получить статус конвенциональности.

Какие признаки приписывает познающий субъект познаваемым предметам? Эмпирик не дает прямого ответа и на этот вопрос. Однако определенный ответ-вывод мы можем сделать из его многочисленных иносказательных размышлений. Так, например, он считает спорным заявление предшествующих ему мыслителей о том, что огонь имеет «жгучую природу», поскольку не все можно сжечь при помощи огня. Способность огня расплавлять другие предметы не есть свойство его собственной природы, а является свойством вещественного материала, который подвергается воздействию огнем. Воск плавится не потому, что огонь имеет плавильную силу, а потому, что воск обладает свойством расплавляться. Таким образом, Секст Эмпирик предостерегает мыслителей, с одной стороны, от приписывания воздействующим предметам признаков предметов, на которые они воздействуют, и, с другой стороны, от приписывания воздействуемым предметам признаков воздействующих предметов.

7. Рассудок познает не предметы действительности, а их «аффекции» (мыслительные образы, представления).

Эмпирик заостряет внимание на отношениях между представлением вещи («аффекцией») и самой вещью. В силу основного «скептического» подхода к изложению тех или иных философских проблем он подвергает сомнению и познающую силу разума. Объясняется это следующим образом. Подобие внешних предметов нашим «аффекциям» вовсе не свидетельствует о том, что рассудок постигает внешние предметы. Аффекции представляют собой своеобразное изображение внешнего предмета, сравни, например, портрет Сократа и живого Сократа. Отсюда делается вывод, что рассудок познает не внешние предметы, а подобие внешних предметов, то есть их «изображение», иначе говоря, их мыслительные образы. Поскольку аффекции и рассудок неотделимы от человека как познающего субъекта, не следует исключать из процесса познания такие моменты, как приписывание познаваемой вещи свойств и качеств, не присущих ей самой по себе . Эти приписываемые ей признаки могут иметь чисто субъективный характер, связанный с особенностями, границами и возможностями органов восприятия разума познающего человека-субъекта. Такой вывод можно сделать из многочисленных примеров-аналогов, приводимых автором в его трудах. Ср.: «Хлещущий по телу кнут, хотя и доставляет страдание телу, но сам не есть страдание», «пища и питье доставляют удовольствие тому, кто ест и пьет, но само не есть удовольствие». В другом месте эта мысль формулируется более явно, ср.: «Разум оперирует представлениями, то будут восприняты результаты представляемых предметов, но не сами внешние предметы». Соответственно, продолжая аналогию, можно сказать, что внешние предметы не одинаковы с представлениями и понятиями о них, а лишь обнаруживают некоторую похожесть. Точно так же языковые значения не совпадают полностью с соотносимыми с ними понятиями (= не одинаковы), а лишь обнаруживают некоторое сходство с ними.

8. Поскольку знак замещает предмет или представление предмета, он не мыслим вне соотносимой с ним вещи.

Эмпирик определяет знак как некий субстрат, выполняющий функцию заместителя вещи. Знак всегда относителен. Ср.: «Он знак чего-то , поскольку это последнее обозначено». Знак мыслится одновременно с вещью, ср.: «Вместе со знаком должно восприниматься и то, чего он знак. Не воспринимаемое же вместе с ним не будет его знаком». Следует предположить, что если словесный знак соотносится с какой-то вещью как ее наименование и при этом ассоциируются другие вещи, сопряженные или соположеные с именуемой вещью, то этот словесный знак выступает знаком не только данной вещи, но и знаком сопредельных с нею других вещей. Таким образом, мы выходим на проблему сообозначения, сознаковости.