Иван Ильин - Философия как духовное делание (сборник)

Итак, существенной особенностью высказывания в акте общения является сообщение , т. е. описание частицы опыта своей души перед другой душой, его воспринимающей. Являясь одним из моментов акта общения, опыт сообщения сам имеет сложный состав, представляет совокупность различных переживаний, усмотреть которые необходимо для его познания.

С самого начала очевидно, что в отдельном высказывании другому сообщается отнюдь не весь опыт, переживаемый в данную минуту душою. Еще до произнесения слов, а отчасти и во время их произнесения, из общего неопределенно-смутного, лишь кое-где как бы на поверхности своей то проясняющегося, то вновь меркнущего содержания души, выделяется частица, которая требует приведения себя в связь с опытом другой души. Поскольку каждое словесное сообщение есть более или менее полно выраженное суждение, постольку в нем передается другому некоторое испытанное содержание. Если то, что было испытано душой, осознается и закрепляется в суждении, то оно получает характер знания. Поэтому та связь, которой ищет в процессе сообщения опыт одной души с опытом другой, есть единство познанного содержания; один, испытавший что-либо, хочет, чтобы это испытанное стало предметом внимания другого и было принято его душой, чтобы оно предстало перед обоими и опыт обоих объединился бы в этой обращенности на одно. В концертном зале прозвучала песня; кто-то услышал в ней сказку природы, мудрую и глубокую в ее наивной красоте, услышал и сказал о том другому – этим высказыванием он хотел заставить другую душу осветить в себе образ отзвучавшей песни и искать в этом только что испытанном содержании мудрость и глубину: мудрая и наивно-прекрасная сказка – вот тот единый предмет, который должен стать на мгновение общим содержанием для разъединенных опытов двух людей. Но не только это объективное знание сообщает первый второму; рассуждая о песне, он неизбежно передает и свое впечатление от нее, он выдает о себе то, что она понравилась ему и почему понравилась, он рассказывает другому что-то о себе самом, таком, каков он есть в данную, исполненную звуками, минуту. Вместе с объективным содержанием, скрытым за словами, раскрывается субъективное состояние души, и все это приобщается к опыту другой души, в котором оба «знания» – и о предмете, и о душе – должны зажить, прежде всего, как новый объект душевного внимания. Есть высказывания, в которых отсутствует предметное содержание, которые всецело исчерпываются сообщением о субъективных переживаниях души: «мне нравится», «я в восхищении», «я негодую», – и все это без объяснения почему, без указания на то предметное обстояние, которое вызвало негодование или восторг; здесь есть порыв к приобщению, но слепой и бессильный создать подлинную близость, потому что личное состояние одинокой души всегда чуждо другой одинокой душе, и дать почувствовать его в его действительной природе можно, лишь опираясь на объективный образ, понятие или суждение, которые, не заключенные границами одиночества, могут непосредственно предстоять чужому сознанию. То высказывание, которое должно войти в состав акта общения, необходимо соединяет в себе объективный и субъективный элементы, в нем сразу сообщается и нечто о предмете, и нечто о той душе, которая так или иначе этот предмет увидела 3.

Совмещенность объективного и субъективного моментов в высказывании чрезвычайно усложняет его состав и процесс его осуществления. Внешняя сторона высказывания: подбор соответствующих отдаваемому содержанию опыта выражений уже затруднен в нем тем, что слова и их сочетания должны не только соответствовать данному опыту, но и приспособляться к индивидуальности воспринимающего, для которого они произносятся. То обстоятельство, что в этих же самых словосочетаниях должно раскрыться и нечто от строя души, живущей в передаваемом содержании опыта, приводит к необходимости двойного приспособления: словесно идейная сторона высказывания должна быть адекватна тому двойному содержанию, которое закрепляется ею, причем с чужою душой приходится считаться не только как с приемлющей новый объективный опыт, но и как с ино-бытием, которое приобщается к конкретно реальной целостной душе, его пережившей. Но еще большее значение имеет двойное содержание акта высказывания для выбора той частицы опыта, которая должна быть поведана другой душе. Связь испытанного содержания с живым единством пережившей его души может оказаться серьезной, иногда непреодолимой преградой для раскрытия ее перед чужою душой. Но и тогда, когда эта сила сопротивления не получает решающего значения при осуществлении высказывания, она тем не менее живет в опыте отдавания. Наряду с рассмотренным уже стремлением к установлению связи с ино-бытием в этом опыте неизменно таится противоположное стремление остаться в пределах личного, укрепить границы одинокой души, укрыться от чуждого иного, для которого «свое» и «родное» будет «чужим» и «чуждым». Высказывание оказывается, таким образом, результатом конфликта двух противоположных тяготений души, и общий характер его находится в зависимости от того, какая из двух враждебных сил проявляется больше властно, – от того, насколько остро и непримиримо их столкновение. Эта скрытая иногда от ясного сознания борьба порождает самые разнообразные оттенки в душевном опыте высказывания: колебания при выборе того, что подлежит сообщению, умолчания и намеренная или полунамеренная ложь, а иногда и чрезмерная искренность, сопровождаемая ощущением ее безопасности, вследствие непреодолимости границ личного опыта – все это явления, в которых отражается противоречивое состояние души, влекущейся к противоположному. Высказывание всегда есть компромисс между двумя влечениями, из которых ни одно не уступает другому вполне поле борьбы. Если бы это случилось, если бы одна сила совсем устранила другую, акт общения был бы неосуществим. Неограниченное владычество силы самооберегания заставит душу закрыться и молчать; безудержность порыва к ино-бытию произведет лишь такую демонстрацию душевного переживания, которая никому ничего не сообщит, но лишь заявит об его существовании. Стремление сообщить свой опыт опыту ино-бытия, составляющее основу высказывания, предполагает испытывание этого ино-бытия как противостоящего бытию души. Испытать же это – значит осознать чуждость другой души своему опыту и чуждость своей души опыту другой, сознать антагонистическую, отталкивающую силу в процессе их взаимодействия. Общение как порыв приближения к иному невозможно без разъединяющей силы одиночества.

Конфликт между двумя влечениями души, созидающими совместно акт сообщения, придавая ему то одни, то другие формы выражения, неизменно связан с одним определенным чувством, чувством стыда перед раскрытием своего душевного опыта. В этом чувстве сосредоточивается боль души, исполненной и желанием рассказать о себе, и боязнью себя выдать, в нем одинокая душа изживает тот запрет, который ее суровое одиночество пытается наложить на проснувшуюся в ней волю следовать зову ино-бытия. Вследствие этой целомудренной стыдливости души акт высказывания требует волевого усилия для своего осуществления и самое произнесение найденных, наконец, слов переживается, как преодоление, освобождающее от мучительной напряженности предшествующей борьбы.