Герберт Спенсер - Опыты научные, политические и философские (Том 1)

Вот еще несколько примеров, взятых из второго тома:

"Во многих случаях есть основание думать, что уменьшенное употребление разных органов оказало влияние на соответствующие части организма потомства. Но нет хороших доказательств того, что это когда-либо совершалось в течение одного поколения... Наши домашние куры, гуси и утки почти совершенно потеряли не только у отдельных особей, но у всей породы способность летать; и потому нам никогда не случается видеть, чтобы испуганный цыпленок пытался бы улететь, как это делает молодой фазан... У домашнего голубя длина грудной кости, высота ее гребня, длина лопатки и душки, длина крыльев, измеренная между концами лучевой кости, - все стало меньше по сравнению с соответствующими частями дикого голубя". После подобного же и подробного рассмотрения уменьшения размеров у кур и уток Дарвин прибавляет: "Уменьшенный вес и размер костей в предыдущих случаях, по всей вероятности, является косвенным результатом реакции ослабленных мускулов на кости... Потузиус показал, что у уменьшенных пород свиней короткость ног и рыла, форма суставных отростков затылка и положение челюстей с верхними клыками, выдающимися очень неправильным образом вперед от нижних клыков могут быть приписаны тому, что эти части не имели достаточного упражнения... Такие изменения строения, хорошо передающиеся по наследству, характеризуют некоторые улучшенные породы, потому что они не могли произойти ни от одной домашней или дикой расы. Относительно рогатого скота профессор Таннер заметил, что легкие и печень у улучшенных пород оказываются значительно меньше в объеме по сравнению с теми же частями у животных, пользующихся совершенною свободою... Причина уменьшения легких у высокосовершенствованных пород животных, которые совершают мало движения, очевидна само собою". (На следующих страницах Дарвин также приводит факты, иллюстрирующие последствия употребления или неупотребления в изменении вида ушей, длины кишечного канала и природы инстинктов домашних животных.)

Однако допущение или, скорее, утверждение Дарвина, что передача по наследству функционально возникших изменений является фактором органической эволюции, становится особенно очевидным не из тех отрывков, которые приводились нами выше. Гораздо лучше выясняется это из одного места в предисловии ко второму изданию его "Происхождения человека". Он там протестует против того распространенного извращения его взглядов, что названный выше фактор не проявляется в природе. Место это следующее:

"Я пользуюсь здесь удобным случаем, чтобы заметить, что мои критики часто приписывают мне, будто я объясняю все изменения строения организма и его духовных свойств исключительно естественным подбором таких видоизменений, которые часто называются самопроизвольными, между тем я даже в первом издании "Происхождения видов" ясно утверждал, что должно придавать большое значение унаследованному эффекту употребления и неупотребления как по отношению к телу, так и по отношению к духу".

Но это еще не все. Есть доказательство того, что уверенность Дарвина в важном значении фактора, о котором идет речь, становилась с годами все сильнее, по мере пополнения новых доказательств. В шестом издании "Происхождения видов" в первой из вышеприведенных цитат Дарвин говорит следующим образом: "Я думаю, что не может быть никакого сомнения в том, что у наших домашних животных употребление усилило и увеличило одни части организма, а неупотребление уменьшило другие и что такие изменения передавались по наследству".

Но если обратиться к первому изданию того же труда, то можно будет увидеть, что слова: "Я думаю, что не может быть никакого сомнения..." заменили первоначальные слова: "Я думаю, что может быть малое сомнение...". Такая обдуманная замена одного слова с определенным значением другим, менее определенным, должна объясниться более решительным признанием фактора, которому первоначально придавалось меньше значения, чем следует; это особенно ясно доказывается словами вышеприведенной цитаты из предисловия к "Происхождению человека", в которой Дарвин говорит: "Даже в первом издании "Происхождения видов..." и т. д. Смысл этой цитаты тот, что в последующих изданиях и последующих своих трудах Дарвин значительно сильнее настаивает на факторе, о котором идет речь. Такая перемена имеет тем большее значение, что она произошла в то время жизни, когда обнаруживается естественная склонность к устойчивости взглядов.

В течение более раннего периода, когда Дарвин только открывал те многочисленные случаи, разъяснение которых было дано его гипотезой, иногда вместе с тем он имел возможность убеждаться, насколько шатки были объяснения, даваемые для этих многочисленных случаев гипотезой, признававшейся его дедом и Ламарком; естественно, что Дарвин всецело проникся убеждением, что одна гипотеза совершенно удовлетворительна, а другая не выдерживает критики. Но в уме человека, столь искреннего и настолько доступного для всякого рода доказательств, каким был Дарвин, естественно произошла реакция. Передача по наследству функционально возникших видоизменений, хотя (как можно судить по вышеприведенным цитатам, касавшимся воззрений названных более ранних исследователей), по-видимому, одно время и отвергалась, но при всем том такая передача всегда признавалась в известной мере, но затем она стала признаваться все более и более и в конце концов совершенно разумно была причислена к факторам, имеющим важное значение.

Покончив с тем поворотом во взглядах, который обнаружился в последних сочинениях Дарвина, мы позволим себе задать вопрос: не следует ли пойти дальше? Можно ли признать вполне достаточной ту долю участия в органической эволюции, какую Дарвин в конце концов приписывает передаче видоизменений, произведенных употреблением и неупотреблением? Обсуждая ряд доказательств, о котором мы говорили выше, я полагаю, позволительно будет думать, что названная доля участия должна быть значительно больше, чем допускал это Дарвин даже в последнее время.

В пользу такого взгляда можно прежде всего привести то обстоятельство, что существует обширный класс явлений, который остался бы необъясненным, если не допустить существование фактора, о котором идет речь. Если допускать, что кооперирующие части, как мы уже видели, не изменяются все вместе, даже тогда, когда их немного, и они вместе связаны друг с другом, и если тем более не может быть допущена возможность изменения кооперирующих частей в том случае, когда их много и они притом удалены друг от друга, тогда мы совершенно отказываемся объяснить те многочисленные изменения в организации, которые обнаруживаются во всех случаях, когда при выгодном употреблении какой-либо изменившейся части и многие другие части организма, связанные с первой в деятельности, тоже подвергаются изменениям.