Бенджамин Франклин - Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 1

Франклин. Ну тогда прочитай.

Подагра. Перечень очень длинный и пространный, но я коротко упомяну некоторые подробности.

Франклин. Ну давай, я весь внимание.

Подагра. Ты помнишь, сколько раз ты сам давал себе обещание гулять на следующее утро в Булонском лесу, или в саду Мюэтт, или в своем собственном саду и не выполнял своего обещания, ссылаясь на то, что один раз было очень холодно, другой раз очень жарко, очень ветрено, очень сыро и все что угодно, тогда как на самом деле это было не что иное, как твоя непреодолимая лень?

Франклин. Сознаюсь, что это как-то было, возможно раз десять в год.

Подагра. Твое признание далеко от истины, и скорее это было сто девяносто девять раз.

Франклин. Неужели?

Подагра. Именно так; ты можешь положиться на правильность моего утверждения. Ты знаешь, какие прекрасные аллеи в садах г-на Брийона; ты знаешь замечательную лестницу в сто ступеней, которая ведет от террасы к лужайке внизу. Ты посещал эту милую семью два раза в неделю после обеда; и это твои слова, что «пройти одну милю вверх и вниз по лестнице — это то же самое, что пройти десять миль по ровной местности». И какая возможность здесь была для тебя совершать эти прогулки? Как часто ты пользовался этим случаем?

Франклин. Я не могу сразу ответить на этот вопрос.

Подагра. Тогда я это сделаю за тебя. Ни разу.

Франклин. Ни разу?

Подагра. Именно так; летом ты приходил туда в шесть часов. Там была очаровательная женщина, окруженная своими детьми и друзьями, готовая гулять с тобой и развлекать тебя приятным разговором; и какой же был твой выбор? Ты сидел на террасе, наслаждаясь прекрасным видом, любуясь красотой сада, не желая сделать ни одного шага, чтобы спуститься и погулять по аллеям. Напротив того, ты просишь принести тебе чай и шахматы и — о, ужас! — ты просиживаешь до девяти часов, и это еще кроме двух часов игры после обеда, и потом, вместо того чтобы пойти домой пешком, что тебя немного встряхнуло бы, ты садишься в карету. Какая глупость думать, что эту беззаботность можно совместить со здоровьем без моего вмешательства.

Франклин. Теперь я понимаю справедливость слов Бедного Ричарда, что «наши долги и наши грехи всегда более значительны, чем мы думаем».

Подагра. Так оно и есть. Вы, философы, мудрецы в своих сентенциях и глупцы в своем поведении.

Франклин. Ты считаешь преступлением то, что я возвращаюсь в карете от г-на Брийона?

Подагра. Конечно, потому что, просидев целый день, ты не можешь жаловаться на усталость и поэтому не должен искать отдыха в карете.

Франклин. Что же тогда ты предлагаешь мне сделать с моей каретой?

Подагра. Сожжем ее, если хочешь; по крайней мере таким образом ты хоть раз согреешься благодаря ей; или, если тебе не нравится это предложение, могу предложить другое: посмотри на бедных крестьян, которые работают на виноградниках и на землях около деревень Пасси, Отейль, Шайо и др.; каждый день ты можешь увидеть среди этих достойных людей четырех или пятерых стариков и старух, согбенных, а может быть, и искалеченных годами и слишком долгим и тяжелым трудом. После очень утомительного дня эти люди должны тащиться одну или две мили до своих закоптелых лачуг. Прикажи, чтобы твой кучер посадил их. Это будет очень хорошо для твоей души и в то же время, если ты после визита к Брийонам вернешься пешком, это будет хорошо для твоего тела.

Франклин. Какая ты надоедливая!

Подагра. Ну, ведь это моя обязанность, ты не должен забывать — я твой врач. Получай.

Франклин. Ой-ой! Какой врач, черт возьми!

Подагра. Какой ты неблагодарный! Разве не я в качестве врача спасла тебя от паралича, водянки и апоплексии? Если бы не я, какая-нибудь из этих болезней уж давно бы доконала тебя.

Франклин. Я покоряюсь и благодарю тебя за прошлое, но, умоляю, прекрати свои посещения в будущем, потому что, по-моему, лучше умереть, чем так мучительно лечиться. Разреши мне только напомнить, что я тоже не был недружественным к тебе . Я никогда не разрешал врачам и всяким знахарям писать рецепты против тебя ; и если ты не оставишь меня в покое, то можно сказать, что и ты неблагодарна.

Подагра. Я вряд ли могу принять это в качестве возражения. Что касается знахарей, то я презираю их; они могут действительно погубить тебя, но не могут повредить мне. А что касается настоящих врачей, то они в конце концов убеждены, что подагра для такого организма, как твой, не болезнь, а лекарство; тогда зачем же ее лечить? Ну, а теперь за дело — вот!

Франклин. Ой-ой! Оставь меня в покое ради бога; я честно обещаю никогда не играть в шахматы, а каждый день совершать моцион и вести умеренный образ жизни.

Подагра. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты честно обещаешь, но через несколько месяцев, если будешь здоров, вернешься к своим старым привычкам; твои прекрасные обещания будут забыты, как прошлогодние облака. Давай в таком случае заключим договор, и я уйду. Но я покидаю тебя, уверенная, что приду снова в должное время и место, потому что моя цель — сделать тебе добро, и ты теперь понимаешь, что я твой настоящий друг .

Пасси, 8 февраля 1780 г.

Дорогой сэр!

Ваше любезное письмо от 27 сентября пришло совсем недавно, так как податель его надолго задержался в Голландии. Мне всегда приятно слышать, что Вы продолжаете заниматься опытными исследованиями природы и преуспеваете в этом. Быстрый прогресс истинной науки иногда вызывает у меня сожаление, что я родился так рано. Невозможно представить себе той высоты, которой достигнет власть человека над материей через тысячу лет. Мы, возможно, научимся лишать огромные массы их тяжести и придавать им абсолютную легкость для более удобной перевозки. Уменьшатся затраты труда в сельском хозяйстве и удвоится его продукция; всякие болезни благодаря надежным средствам будут либо предотвращаться, либо излечиваться, не исключая даже болезни старости, а наша жизнь будет по желанию продлена даже за пределы глубокой старости. Наука нравственности пойдет (по верному пути усовершенствования, так что уже не будет, как теперь, человек человеку волк, и люди наконец узнают то, что они сейчас неверно называют человеколюбием...

Пасси, 26 июля 1784 г.

...Признаться, я еще не думал о каком-либо средстве от роскоши, да я и не уверен, найдется ли такое средство в нашем большом государстве. К тому же я не думаю, что роскошь само по себе такое зло, каким ее обычно представляют. Предположим, что в дефиницию роскоши мы включаем все не необходимые издержки. Теперь посмотрим, можно ли в обширном государстве исполнять законы, которые не допускают таких издержек, а если они и будут исполняться, то сделается ли от этого наш народ вообще счастливее или богаче. Не побуждает ли к труду и усердию надежда стать однажды способным приобретать роскошь и получать от нее удовольствие? Следовательно, не может ли роскошь (без которой люди, как без особой побудительной причины, жили бы в беспечности и лени) произвести больше, чем потребляется? В связи с этим я вспомнил один случай.