Фридрих Ницше - Веселая наука

Великое здоровье. – Мы, люди новые, безымянные, плохо понятые, недоноски еще недоказанного будущего, – мы для новых целей нуждаемся и в новых средствах, а именно, в новом здоровье, более сильном, разумном, крепком, радостном, чем все те виды здоровья, которые существовали до настоящего времени. Если чья-нибудь душа жаждет пережить в полном объеме все те ценности и желания, которые до сих пор были у людей, и объехать все берега этого идеального «средиземного моря», кто хочет почерпнуть знания из приключений своего собственного опыта, как этого желают люди, завоевывающие и открывающие идеалы, а также художники и артисты, святые, законодатели, мудрецы, ученые, благочестивые, предсказатели, – тот прежде всего нуждается в великом здоровье, таком здоровье, которым не только обладают, но которое постоянно приобретают и должны приобретать вновь, ибо его постоянно все снова и снова подвергают и должны подвергать опасности… И теперь после того, как мы, аргонавты идеала, были в дороге, быть может, смелее, чем этого требовало благоразумие, и все-таки несмотря на довольно частые кораблекрушения и вред, который мы сами себе причиняем, обладали, как сказано, большим здоровьем, чем можно было допустить, опасным здоровьем, здоровьем, которое все снова и снова возвращалось к нам, – теперь нам хочется думать, что мы как бы в награду за все перенесенное имеем перед собой еще неоткрытую землю, границ которой еще никто не осмотрел, которая лежит за пределами всех стран и уголков идеала, известных нам до настоящего момента, мир столь богатый явлениями прекрасными, чуждыми нам, удивительными, страшными и божественными, что наше любопытство и жажда обладания выходит из своих рамок, – ах! что мы ничем теперь не можем насытиться! Как могли бы мы теперь после того, как мы видели все, как испытали такое алчное влечение к совести и знанию, – как мы могли бы удовольствоваться современными нам людьми ? Довольно плохо: и мы неизбежно будем смотреть на важнейшие их цели и надежды без достаточного внимания, или даже совсем не будем присматриваться к ним. Перед нами другой идеал, удивительный, искушающий, полный всяких опасностей идеал, к которому мы никого не можем склонить, так как никому не представляем так легко на него прав: идеал духа, который наивно, иначе говоря, непроизвольно, под напором избытка сил, играет всем, что было до сих пор святого, доброго, неприкосновенного и божественного; для которого все, к чему народ справедливо прилагает высшую оценку, имеет значение опасности, упадка, унижения или, в крайнем случае, отдыха, ослепления, иногда самозабвения, идеал человечески сверхчеловеческого благополучия и благожелания, который довольно часто будет оказываться бесчеловечным, когда, напр., рядом со всей той энергией, которую до сих пор проявляли люди на земле со всей торжественностью в жестах, словах, звуках, взглядах, морали и задачах, он будет стоять, как воплощенная и непроизвольная пародия на них, и вместе с которым впервые появится, быть может, великая энергия, впервые будет поставлен собственный вопросительный знак, изменится судьба души, стрелка-указатель пойдет назад, начнется трагедия…

Эпилог. – Но пока я в заключение медленно, медленно разрисовываю этот мрачный вопросительный знак и хочу своим читателям напомнить о добродетелях настоящего читателя – о сколь забытые и неизвестные это добродетели! – вокруг меня раздается злой и веселый смех нечистых духов: это нападают на меня духи моей книги, они тянут меня за уши и призывают к порядку. «Мы не можем больше выносить этого, – взывают они ко мне, – прочь, прочь с этой мрачной музыкой, похожей на воронье карканье. Разве вокруг нас не светлое утро? Разве не зеленая, мягкая почва и дерн, настоящее царство танцев? Разве когда-нибудь было лучшее время для веселья? Кто споет нам песню, утреннюю песню, такую яркую, такую легкую, такую летучую, чтобы она не разогнала даже кузнечиков, – чтобы она скорее увлекла кузнечиков в общий хор, в общий танец? А еще лучше дай нам простую деревенскую волынку, чем ту таинственную лютню, тот жабий крик, могильный голос, свист сурка, которыми ты потчевал нас в своей пустыне до сих пор, отшельник и музыкант будущего. Нет! Не надо таких звуков! Предоставьте нам запевать свои более приятные и дружеские песни!» – Довольны ли вы этим, мои нетерпеливые друзья? Кто не согласился бы охотно на вашу просьбу? Моя волынка ждет, мое горло тоже – оно может немного охрипнуть, ну что ж! Затем ведь мы и живем в горах. Но ведь то, что приходится вам слушать, отличается, по крайней мере, новизной; и если она вам не нравится, если вы неправильно понимаете певца, что за беда! Это еще раз «проклятие певца». Тем отчетливее вы можете услышать свою музыку, свои мотивы, тем лучше вы можете танцевать под свою дудку. Этого ли вы хотите?

(Перевод П. Фр.)

К ГЕТЕ

ПРИЗВАНИЕ ПОЭТА