Коллектив авторов - Антология реалистической феноменологии

Теория ассоциации выступает как конкурентка теории имитации: оптический образ чужого жеста воспроизводит оптический образ собственного жеста, а этот воспроизводит кинестетический образ, а тот, в свою очередь, чувство, с которым прежде был связан. То, что это чувство переживается не как собственное, но как чужое, заключается в том, что: 1. Оно противостоит нам в качестве предмета. 2. Оно не мотивировано предшествовавшими собственными переживаниями. 3. Оно не находит в жесте своего выражения. Здесь мы также хотим опять-таки лишь затронуть вопрос: находится ли в конце процесса развития феномен вчувствования? И снова ответ гласит: нет. Мы движемся по заданному пути с каким-то собственным чувством, и нам даны основания, из которых мы должны рассматривать его не как собственное, но как чужое. (От опровержения этих оснований мы можем здесь отказаться). Из этих оснований мы могли бы теперь сделать вывод: это переживание другого. Вчувствуя, мы не делаем выводов, но переживаем чужое переживание в характере опыта. Представим себе для наглядности противного случай, типичный, согласно теории ассоциации, для понимания чужой душевной жизни. Я вижу, что кто-то топает ногами, мне вспоминается, как я сама однажды топала ногами, в то же время мне представляется ярость, которую меня тогда наполняла и я говорю себе: как взбешен теперь другой! Тогда мне самой не передалась ярость другого, но я обнаруживаю ее существование и пытаюсь познакомиться с ней через наглядного репрезентанта – собственную ярость. [372]Вчувствование, напротив, непосредственно полагает бытие в качестве познающего акта и прямо, без репрезентантов достигает своего объекта. Следовательно, теория ассоциации также не дает генезиса вчувствования. Я знаю, что только что изложенного типа ассоциативного толкования (как его представляет Прандтль ) придерживаются не все ассоциативные психологи. Ассоциация – такое понятие есть, например, у Пауля Штерна – это не просто связь отдельных представлений, с помощью которых одно могло бы воспроизводить другое, но единство связи опыта, и посредством этого единства связь опыта предстает всегда перед нами как целое. Данная связь опыта есть также внешнее и внутреннее индивида. Но возникает еще несколько вопросов. Ассоциация все же в большей мере должна означать дескриптивное единство связи опыта, она должна объяснять, как осуществляется это единство, например: что в совокупности дано сознанию, что объединяется в целое, которое как таковое воспроизводится. Но что отличает, например, единство объектов моего поля зрения (оно также вновь может возникнуть передо мной как целое) от единства одного объекта? Здесь не все прояснено одним словом «ассоциация». Кроме того: чтобы такая связь опыта могла появиться, ее части, пожалуй, когда-нибудь должны быть даны в совокупности. Но когда я в совокупности определила внутреннее и внешнее человека? Такие случаи фактически имеют место. Я вижу поначалу мне непонятный жест одного человека, например, он заслоняет рукой глаза. В ответ на мой вопрос я узнаю, что он в этот момент о чем-то интенсивно думал. Это раздумье, которое я, вчувствуя, представляю, входит в «ассоциативную связь» с воспринятой позой, и если я снова встречаю эту позу, то рассматриваю ее в качестве «задумчивой» позы. Тогда в этом случае повторения вчувствование фактически основывается на ассоциации; но сама эта ассоциация могла осуществиться только при помощи акта вчувствования, следовательно, в качестве объясняющего принципа ее недостаточно для вчувствования. [373]Кроме того, ассоциация всегда может только передавать знание: он выглядит так, когда размышляет; но она не есть понимание этой позы как выражения внутреннего состояния, которого я достигаю во вчувствующем представлении себя на месте другого: он размышляет, он обращен к какой-то проблеме и хочет защитить ход своих мыслей от мешающих отвлечений, поэтому он прикрывает свои глаза и закрывается от внешнего мира. [374]От этой теории ассоциации мы должны отличать теорию сплавления, как мы находим ее у Фолькельта . Ощущаемое содержание у него не связано с созерцанием, но расплавлено в нем. Конечно, это не генетическое истолкование, но только описание вчувствованного переживания. Впоследствии мы вернемся к этому феномену и тогда увидим, что отсюда вытекает истолкование возникновения некоторых вчувствованных переживаний. [375]Правда, от этого истолкования к «точному истолкованию», как его хочет представить теория ассоциации еще долгий путь и еще остается вопрос, туда ли вообще он ведет. Этот вопрос можно решить, только если старое, часто обсуждаемое и все же вновь и вновь оспариваемое понятие ассоциации приобретет удовлетворительное истолкование. Итак, мы признаем правоту Фолькельта , когда он, в противовес Зибеку , отстаивает убеждение, что единство чувственного с его душевным содержанием нельзя объяснить посредством простой ассоциации. [376]С другой стороны, необходимо согласиться с Зибеком , когда он замечает отсутствие у Фолькельта удовлетворительного генетического истолкования вчувствования. [377]

Почти всеобще признанным учением о возникновении опыта о чужой душевной жизни была теория заключения по аналогии до ее опровержения Липпсом . Смысл этой теории (напр., по Дж. Ст. Миллю ) в следующем. Существует очевидность внешнего и очевидность внутреннего восприятия, и о сфере фактов, которую предоставляют нам обе эти очевидности, мы можем судить только посредством выводов. Применительно к данному случаю: я знаю чужое тело и его модификации, я знаю свое тело и его модификации, и знаю во втором случае, что эти очевидности являются условиями и следствиями моих (также данных) переживаний. Поскольку в одном случае последовательность телесных явлений возможна только посредством промежуточного элемента – переживания – я воспринимаю наличие такого промежуточного элемента еще и там, где мне даны только телесные явления. Здесь мы также отложим все другие напрашивающиеся возражения и лишь вернемся к нашему старому вопросу. И если относительно других теорий мы сумели доказать, что они не приводят к этому феномену: опыту чужого сознания, то здесь мы видим еще более странный факт, что этот феномен просто игнорируется. Согласно этой теории (я, естественно, не верю тому, во что фактически верили ее представители), вокруг себя мы не видим никаких неодушевленных и безжизненных физических тел. После приведенных высказываний не нужно дальнейших дискуссий, чтобы опровергнуть учение о заключении по аналогии как генетическую теорию. [378]Несмотря на это, я хотела бы немного на ней задержаться, чтобы избавить эту теорию от клейма полной абсурдности, которое ставят на ней, рассматривая ее односторонне. Во-первых, нельзя отрицать, что существует нечто подобное выводам по аналогии в познании о чужом переживании. Очень возможно, что выражение другого напоминает мне собственное, и я приписываю этому выражению у другого то же значение, которое оно означает у меня. Только тогда понимание другого в качестве другого Я предполагает понимание телесного выражения как выражения душевного. Заключение по аналогии занимает место, возможно, неудавшегося вчувствования и свидетельствует не об опыте, но о более или менее вероятном познании чужого переживания. [379]Интенция этой теории, кроме того, собственно, направлена не на то, чтобы дать генетическое истолкование – хотя она возникает как такого рода истолкование, и поэтому должна была в этом качестве строиться – но чтобы обнаружить в качестве действительного наше знание о чужом сознании. Она хочет указать форму, в которой знание о чужом сознании «возможно». Однако ценность такого рода пустой формы, которая ориентирована не на саму сущность познания, более чем сомнительна. На следующем вопросе, в какой мере заключение по аналогии соответствовало бы такому обоснованию, мы здесь не хотим останавливаться. Итак, результат нашего критического экскурса: ни одна из существующих генетических теорий не в состоянии объяснить вчувствование. И мы, пожалуй, догадываемся, почему так происходит: прежде чем характеризовать нечто по его происхождению, нужно знать, что оно собой представляет.