Вик Тор - Как жить человеку на планете Земля?

Витгенштейн: Не существует какой-либо внешней реальности, в терминах которой можно судить, что происходит реально, а что – лишь в языке. Все происходящее, все социальное, все «имеющее значение» «происходит и значит» только в языке… Реальность не является тем, что дает смысл языку. Реальное и нереальное обнаруживает себя как таковое в соответствии со смыслом, который оно имеет в языке. Духи для шаманов существуют так же реально, как научные объекты для европейцев. И никто не может судить, кто же прав, – те или другие. Научный язык не имеет никаких преимуществ перед языком магии. Многообразие языков в мире как раз и отображает многообразие критериев различения реального от нереального и ни один из этих критериев не может быть судьей по отношению к другому.

Рационалист: В целом, никто, похоже, ничего не знает об истинном онтологическом соответствии применяемых категорий изучаемой действительности. Необходимо дальнейшее углубление понимания «жизненного мира», как некой тотальности, глубинно определяющей само исследование. И это оказывается возможным, на мой взгляд и на взгляд многих других исследователей, только через посредство герменевтического анализа языка («герменевтика», – греч. – истолкование, понимание текстов).

Виктор: Герменевтикой действительно обычно называют искусство и теорию истолкования текстов. Т. о. ее историю можно вести с возникновения письменности и более того, от возникновения речи у различных народов, когда появляется проблема перевода с языка на язык. Вся наша познавательная и коммуникативная деятельность связана с интерпретацией различных знаковых систем: слов, жестов, мимики, произведений искусства и т. п. В логике и математике под интерпретацией понимают придание смысла, значений символам формализованного языка. При этом формальные системы допускают множество интерпретаций. В частности, у Гадамера понимание трактуется не в качестве одной из черт человеческого познания, а в качестве определяющей характеристики самого человеческого существования, как способ бытия человека.

Гадамер:Человеческое бытие по существу исторично, – это не свойство быть в истории, а свойство быть историей. Причем историческое бытие не схватывается в представлениях о линии или спирали, в категориях прогресса или регресса, – всякая ситуация уникальна, хотя и встроена в определенный культурно-исторический континуум. Основная категория – событие: «там и здесь» сливаются, бытие прошлого осмысливается через настоящее, – история, понятая как событие, не есть нечто, когда-то и с кем-то происходившее, но это есть нечто, что все еще происходит и происходит именно с нами. Всякое понимание и истолкование, приближающее к истолкованию другими, имеет языковой характер: весь опыт мира опосредствуется языком – любая неязыковая традиция (ремесла, технологии, неязыковое художественное произведение) требует языкового истолкования. Но особо выделим язык философии, который постоянно как бы опережает сам себя, – это почти всегда есть некий диалог, развертывающийся в бесконечности. То, о чем толкуют философы, в известном смысле есть ничто («бытие», «категории», – все это нигде не дано). Для философа текст существует не как литература, – ему не дано видеть истину в отдельном тексте. Он должен воспринимать ее только в поступательном движении мыслительной беседы души с самой собой. Поэтому прогресса нет и не может быть ни в философии, ни в близком ей по духу искусстве. В обоих случаях важно другое – обрести причастность. Фундаментальная истина моих герменевтических штудий такова: истину не может познавать и сообщать кто-то один. Всемерно поддерживать диалог, давать сказать и инакомыслящему, уметь усваивать произносимое им, – вот в чем душа герменевтики.

Рационалист: У П. Рикера символика языка также рассматривается, как основание для допущения некой интерсубъективности. Рикер говорит об архитектуре смысла, который можно назвать двойным или тройным, причем для него один вербальный смысл не исчерпывает другие, может быть, более глубокие смыслы.

Синтетист: Можно согласиться, что герменевтикой обычно называют искусство и теорию истолкования различных текстов, или, как говорят, их «интерпретацию» (лат. – «истолковывать, разъяснять смысл, раскрывать замысел»). Скажу несколько слов о самом термине и об истории возникновения и развития этой дисциплины. Герменевтика – в переводе с греч. – «разъясняю, истолковываю». (От имени греческого бога Гермеса, который, согласно греч. мифу, приносил послания богов людям. Кроме того, это бог пастухов и бродячих торговцев, – он указывает им путь, расставляя знаки: «понять» и означает «найти путь к смыслу»). У некоторых исследователей историей герменевтики оказывается вся история философии, начиная с мифа. В древнегреческой философии и филологии – существовало искусство толкования древних поэтов – прежде всего Гомера. По Платону, поэт – также истолковывает волю богов. В период средних веков появляется религиозная христианская герменевтика («экзегетика» – греч., – толкование библейских текстов). Далее появилась филологическая герменевтика. А в нач. 19 в. возникла собственно философская герменевтика (особая роль – у Ф. Шлейермахера). Искусство понимания, согласно Ф. Шлейермахеру, заключается, с одной стороны, в проникновении в дух языка, а с другой – требует учета своеобразия писателя. Таким образом, подчеркиваются, как два краеугольных камня науки понимания, два метода герменевтического анализа: грамматический и психологический. Цель грамматического истолкования, по Шлейермахеру, носит объективный характер, – понять произведение на основе анализа языка (слов, предложений, способов их связи). Но при этом должны учитываться и индивидуальные особенности автора. Существует у него также требование об уничтожении исторической дистанции между автором и исследователем (эта мысль содержится уже в ранних произведениях). Необходимым условием осуществления герменевтической процедуры он считает уравнение позиций исследователя и автора: исследователь должен сравняться с автором в знании языка (объективно) и психологически (субъективно). Главная задача исследователя – понять автора хорошо и даже лучше, чем тот себя понимал (идея восходит к немецким классикам). (В дальнейшем, как мы увидим, Гадамер критикует позицию «уравнивания позиций», противопоставляя ей линию «слияния горизонтов» (горизонт исследователя – гибок и подвижен, – в процессе истолкования он расширяется, включая в себя горизонт автора, – но возможно «возвышение к еще более высокой всеобщности»). (На 14 Международном Философском конгрессе в Вене 1968 г. рекламируется Г. Гадамер, как «самый выдающийся философ современности» и основатель современной философской герменевтики). В. Дильтей в дальнейшем выделяет у него те положения, которые требуют последующей разработки: – возможность достижения общезначимой объективной интерпретации (в любой индивидуальности есть нечто общее, как залог понимания, – разница лишь в степени реализации душевных процессов индивидов);—разделение подходов «понимания» и «объяснения» («природу мы объясняем, душевную жизнь – понимаем»). (Вспомним высказывание Эйнштейна: «Как много мы знаем и как мало мы понимаем!»). Дильтей связал герменевтику с философией жизни. («Возникновение герменевтики», 1900). Герменевтика определяется им как «учение об искусстве понимания письменно зафиксированных проявлений жизни». Причем особое значение придается воображению, интуиции, перевоплощению исследователя, для чего требуется знание структуры душевной жизни, психологии. Он настаивает на тождестве терминов: понимание, истолкование, интерпретация (их триединство и охватывает термин «герменевтика»). Его идеи развивались в борьбе «с гипнозом, – как он выражался, – естественных наук, которые аргументируют свои положения всего лишь причинно – следственными связями». Действительно, в нач. 20 в. в Венском кружке формируется т. н. классический неопозитивизм: складывается и соответствующая философия языка, – язык науки стал исключительным предметом философии. Соответственно переписывалась вся история философии). П. Рикер стремится реализовать синтез различных направлений философии под эгидой герменевтики. Герменевтика мыслится им как общая методология социально-гуманитарных наук. При этом он восстанавливает в правах мифы, как резервуары религиозного опыта: все, что философ хочет выразить в ясных терминах, уже, по его мнению, было сказано в мифах и их символах. («Надо вернуться к полноте языка»). Идея имплицированного в языке, как бы пульсирующего горизонта интерсубъективности имеет истоки, как он считает, в феноменологии и экзистенциализме. Философствование Витгенштейна, по его мнению, было полигоном, где герменевтики отрабатывали свой собственный метод (формула раннего Витгенштейна: «язык не выражает того, что он выражает», т. е. вербальное представление не исчерпывает смысловое наполнение). У него «языковая сфера», – это единство деятельности «говорения» и деятельности неязыкового рода, с которой она переплетается. Значение слова всякий раз определяется новым контекстом. Анализируя «говорение» можно судить об иной неязыковой деятельности, с которой она переплетается. Поздний Витгенштейн (в передаче Уинча) приходит уже к полному языковому (лингвистическому) релятивизму. Однако, перед лицом концепции «множественности языковых игр» Витгенштейна герменевтики осознали необходимость альтернативы крайнему релятивизму: в качестве главной предпосылки выдвинули идею «языка вообще», – априорного его бытийствования, как языка – возможности. Чем больше человек развивает свою конкретную языковую способность, тем более он извлекает ту неуловимую абсолютную языковую субстанцию, которую герменевтики именуют «языковостью вообще». Субстанция в герменевтических рассуждениях как бы наполняется интерсубъективностью. Можно обнаружить соответствующие идеи у В. Хлебникова.