Вик Тор - Как жить человеку на планете Земля?

Бергсон: Да, – искусство не только снимает покровы с действительности, – оно творит вторую, сюрреальную действительность. Произведение – мир, внутри которого поэт творит как бог-творец. Хаос мира диктует и соответствующий хаос художественного мышления, реализуемый в творчестве.

Виктор: Как однажды сказал Луи Арагон, в истинном творчестве действуют принципы «свободных ассоциаций, логика сцепления бессвязных мыслей, несоединимого, несопоставимого с точки зрения здравого смысла, чистого психического автоматизма без какой-либо моральной или эстетической озабоченности, – усыпление разума, погружение в волну грез». Сюрреалисты в частности, полагали, что таким образом они проникают в доселе неизведанные области психического (подсознание, сны, сумасшествия, сверхъестественные состояния). Сам художник стремится достичь психофизиологического состояния, в котором область сознания является лишь незначительной частью. Бесконтрольный автоматизм управляет в этом случае художественным творчеством. Личность художника, по их мнению, должна быть очищена от «социальной, нравственной и индивидуальной шелухи». Провозглашается безразличие к истории: «Нет истории, кроме истории души» (Сальвадор Дали).

Рационалист: Возможно в этой позиции проявляется уже тенденция абстракционизма – стихийно-импульсивное самовыражение художника, принципиальный отказ его от образно-фигуративного отображения действительности во имя как бы чистой выразительности. (Кстати, в развитии этого направления прослеживаются две формы: психологический или лирически-эмоциональный абстракционизм (симфония красок) и логический или интеллектуальный (линии и плоскости). Эту позицию как раз и развивают поздний Сартр и, в какой-то степени, Андрэ Мальро (который является представителем типа «человека действия», – «только лично прожитая истина имеет значение»).

Мальро:Искусство, как спонтанное стремление человека к выражению ощущения абсолюта, проявляется, прежде всего, в мифах, отражающих его размышления о смысле человеческого существования, о вечности (это основа всех великих религий). Развивая учение Бергсона о способности к мифотворчеству, как прирожденной способности человека, можно утверждать, что свое адекватное выражение миф как раз и находит в искусстве: человек – это песнь истории, а не ее продукт. Плодотворным, чтобы понять конечные истины человеческого бытия, является обращение не к официальной истории человечества, а к его системе мифов. Реальная история является мнимой историей. Подлинная история есть последовательность художественных мифологических форм, через которые человек освобождается от времени, чтобы связать себя с вечностью. Искусство как раз и есть просветленная история, очеловеченная история, – оно организует и преобразует в художественных формах проявление вечности в той или иной эпохе и точки соприкосновения выражает в мифах (таким образом, каждая эпоха обретает и отражает в искусстве собственное понимание смысла своего существования).

Виктор: Как видим, вновь громко звучит идея необходимости осмысления феномена времени, о чем мы уже говорили. Возможно, в этих размышлениях видна связь с концепцией Гегеля, просматривается опять-таки выход за пределы сотворенного мира явлений к некой божественной реальности (а может быть, в каком-то смысле, и к сверхбожественной). Мальро выделяет мифы, подчиняющие человека («идеализирующая фантазия религии», – похоже, это мифы Библии, Корана, Веды и Упанишады), и мифы, подчиненные ему (искусство, заново творящее Вселенную, соответственно человеческим законам, что и делает его высшей ценностью – Абсолютом). Последнее, возможно, проявилось, к примеру, в творчестве Данте Алигьери (Божественная комедия), Джона Мильтона (Потерянный рай). Возникает вопрос, какие же мифы следует выделить и по каким критериям? Возможно ли и в этом случае применение «бритвы Оккама» (не умножать сущности без необходимости)?

Мальро:Глубинный смысл искусства – в прорыве художника сквозь хаос действительности в «нечто»: реальное есть видимость, но существует еще нечто, что не является видимостью и не всегда есть Бог. Форма возникает как выражение того, что художник не может объяснить и что продиктовано ему по каналам его иррациональной связи с трансцендентным. Подлинное искусство вызывает чувства, принципиально отличные от чувств, вызываемых реальной человеческой практикой. Чувство творческого должно заменить разум в качестве высшей ценности и является признаком, по которому все люди делятся на две касты– художников и не художников. Таким образом, решается задача замены, в каком-то смысле, философии искусством. Причем следует отделять ремесленных шаманов, которые копируют, от художественных колдунов, которые только и творят. Шедевр потому и является шедевром, что отвечает и на те вопросы, которые ему не задавались при его рождении, – и в этом смысле он оптимально бесконечен.

Виктор: Итак, вновь мы видим очередную интерпретацию смысла жизни человека, что непосредственно увязывается с творчеством художника. В целом, искусство трактуется, таким образом, как бесконечная совокупность непрерывно воздействующих друг на друга художественных форм. Кстати, Николай Бердяев (40-е гг. 20 в.) также развивал схожие мысли в плане анализа соотношения этики и эстетики.

Бердяев:Эстетика и этика шире той сферы, которую им обычно отводят. Оценки по критерию добра и зла, прекрасного и безобразного носят лишь символический характер, – глубина жизни, глубина бытия и не добрая и не злая, и не прекрасная и не безобразная.

Виктор: Выделяются три ступени этической эволюции человечества и создается т. н. этика творчества (по сути дела, как элемент эстетики), которая трактуется как высшая стадия морали (этика творческой энергии и первожизни), когда всякий творческий акт трактуется как «взлет в иной план существования – акт трансцендирования, обретения истинной свободы». (Кстати, композитор Скрябин А. Н. также искал в этом направлении, стремясь к позитивному переустройству мира через свою музыку, создавая «Божественную мистерию»). Тем самым реализуется неразрывная связь эстетики и этики.

Рационалист: В целом, обобщая, можно отметить, что тема «красоты» позволяет выделить три основные точки зрения (Гегеля – Хайдеггера, Платона – христианства, Бергсона – Сартра), во многом по-разному трактующие основные категории эстетики и влекущие нас к различному пониманию принципов этики и смысла жизни человека.

Чайна: Конфуций ценил в человеке культурное начало во всех его проявлениях: и как ученость, и как хорошее воспитание, и как высокие нравственные качества. С легкой его руки не только занятия словесностью, но и каллиграфией, музыкой, живописью стали надежным способом снискать славу «возвышенного мужа». Культура была для него единственно подлинным отпечатком возвышенной воли «благородного мужа», как воплощением Великого пути мироздания. Сам он лишь в свои 70 лет смог отметить, что только теперь вся его сердцем прожитая жизнь словно соткана из одной невидимой нити, проникнута одним дыханием, наполнена одним глубоко затаенным чувством: это постоянство духовного подвижничества, бездонная глубина самосознающего сознания, о которой не расскажешь словами. Он не замечал надвигающейся старости, дух его был бодр и ясен, как никогда.