Сергей Лишаев - Эстетика пространства

Общественные институты, обслуживающие экономику желаний, побуждают к постоянному и ускоренному пересмотру «стандартов потребления» и требуют обновлять парк вещей в режиме non stop: на одном диване долго засиживаться не стоит, необходимо заменить его на более современный, удобный, престижный, красивый; не стоит тратить время на перечитывание старых книг, лучше прочитать новую книгу, ту, что на слуху, а еще лучше познакомиться с текущими новостями…

Даже то время, которое вещи находятся в доме, они не осваиваются человеком (не осваиваются душевно и символически), не делаются для него «своими», не «срастаются» с ним. Тот, чье внимание захвачено происходящим на экране телевизора или монитора, присутствуя (телесно) дома, психологически отсутствует: его внимание поглощено тем, что происходит на светящейся поверхности экрана… Телевизор и компьютер изымают человека из реального пространства и погружают его в пространство виртуальное… [216]

Дом «гостиничного типа» (от «родового гнезда» к «машине для жилья»). Неприрученные вещи. На дегуманизацию жилища, на его «остывание» оказывает влияние и уменьшение числа людей, постоянно в нем проживающих. (Чем меньше «домочадцев», тем более поверхностным становится телесный и эмоциональный контакт с наполняющими дом вещами.) Большие семьи, в которых живут вместе 3–4 поколения, почти исчезли. Даже малая (нуклеарная) семья, включающая родителей и детей, переживает глубокий кризис. Все значительное число семей, представляющих собой относительно кратковременные союзы. Старшее поколение чаще всего живет отдельно от взрослых детей. Детей в семьях мало и свою жизнь они проводят вне дома: в садике, в школе, в университете, в виртуально-сетевом пространстве. Семья как долговременное образование – это уже не «общий случай», она сегодня, скорее, исключение из общего правила. А раз нет семьи как долговременного и многостороннего союза («семь я») – то и вещи приручать некому. Дом сегодня, по сути, перестал быть семейным гнездом , он стал «местом временного пребывания» одного-трех (реже – четырех) человек. Люди многократно меняют квартиры, переезжают из района в район, из города в город, из страны в страну…

Спросим себя: много ли времени проводит в домашнем кругу наш современник? С каждым годом все меньше. Работа отдаляется от дома, «время в пути» (на работу/с работы) растет. В выходные и праздничные дни, в дни отпуска люди отправляются «за город», «за границу», «заказывают столик», «идут на шоу». Немало и тех, кто уходит из дома, «не покидая его»: «виртуалы» зависают «в сети» сутками, есть и люди, готовые часами сидеть перед телеэкраном.

Чтобы освоить вещь, сделать ее «своей», нужно с ней соприкоснуться: дотронуться до нее глазом, прикоснуться к ней рукой , использовать ее по назначению . Тактильный контакт для «обживания» вещи, для превращения чужого в свое, мертвого в живое очень важен. Психологам известно, какое большое влияние на развитие ребенка оказывается тактильный контакт с матерью в первые часы, месяцы и годы после его рождения. Родственные, дружеские, любовные отношения допускают и предполагают большую телесную близость, чем при общении с посторонними. То же можно сказать и об отношении человека к окружающим его вещам: чем чаще человек взаимодействует с вещью, чем ближе она к его телу – тем теплее, одушевленнее она становится . Чем меньше он бывает дома, чем реже он общается (взаимодействует) с вещами, его наполняющими, тем менее обжитым будет дом, тем меньше шансов для возникновения в нем уютной атмосферы.

Телесный контакт с вещами становится все более мимолетным. Белье не стирают вручную, его бросают в стиральную машину, посуду не моют, а загружают в посудомоечное устройство, пол не протирают тряпкой, его освежают с помощью моющего пылесоса… Не избалованные вниманием вещи отвечают человеку «взаимностью»: хранят молчание и держатся отчужденно, делают вид, что они его не знают и знать не хотят…

С отрывом от «родного очага» (иногда – вольным, иногда – невольным [217] ) человек теряет не только «родное гнездо», но и вещи, хранящие память о прошлом и связывающие предметноэмоциональной связью разные поколения одной семьи. Своей «памятливостью» они согревали дом, делали его уютнее, теплее. В большинстве домов/квартир современного мегаполиса о прошлом напоминают лишь старые фотографии, иногда – книги и письма, украшения и посуда. В круговерти XX века было утрачено множество семейных реликвий. Сохранилось только то, что «не занимает много места» и напоминает о ком-то из ушедших членов семьи, о дедушках и прадедушках. Но не эти вещи определяют атмосферу жилища. Все личные вещи в нем – для чемодана. В гостинице человек раскладывает по полкам один чемодан с вещами, а дома он хранит несколько (четыре, шесть, десять, двенадцать?) чемоданов… В современном доме очень мало того, что дает почувствовать: мы в персональном пространстве вот-этого человека, вот-этой семьи. Войдя в дом, мы видим примерно то же, что и на пороге гостиничного номера («интерьер вообще»).

В результате всех этих процессов грань между гостиницей и «родным домом» постепенно стирается, и дом становится «домом вообще» (абстрактным домом, домом без домочадцев, домом без домового). Он превращается в «машину для жилья», в место, которое мало отличается от гостиницы или вагонного купе (от транзитного помещения). Квартира принадлежит человеку на правах собственности, а место в гостинице или в поезде покупается на время – вот и вся разница. Но от гостиницы уюта не ожидают, гостиницу оценивают, прежде всего, по уровню комфорта.

Формула вещи. По своему происхождению предметы обихода сегодня связаны с человеком только на уровне замысла, на уровне конструкторской и дизайнерской разработки, на уровне формулы. Они говорят о «достижениях науки и техники», но не о руке мастера. Вещь, произведенная машиной (системой машин), – это функция, обретшая «плоть» схема, формула. Совершенство предмета серийного производства измеряется тем, насколько эффективно он выполняет ту или иную работу, насколько он удобен в обращении (эргономичен) и приятен на вид (эстетичен). Такой вещи недостает одушевленности, очеловеченности, недостает жизни, перетекавшей когда-то от мастера к создаваемому им предмету, как не хватает одушевленности дому, наполненному приятными на вид и удобными вещами. Произведенное на конвейере лишено благодати рождения их рук мастера. Это копия, изначально лишена оригинала. Отсюда понятна компенсаторная по своему происхождению тяга к изделиям народных промыслов и к вещам «ручной работы», к вещам старым и старинным. Присутствие этих вещей в домашнем интерьере призвано «очеловечить», «освятить» пространство, которое захватили вещи-формулы [218] .