Сергей Лишаев - Эстетика пространства

Человек оценил пространство, в котором абстрактный, бесконечный, лишенный смысла и формы «природный мир» (мир ньютонианской физики) преобразован в домашний «микрокосм» жилища. Если порядок и устойчивость мироздания становятся предметом философской и научной дискуссии, а потребность в Целом не утрачена (да и может ли она быть окончательно утрачена?), человеку ничего не остается, как обратить внимание на уют. Если в холодной, из ниоткуда в никуда раскинувшейся Вселенной человек ощущает себя потерянным, заброшенным, а потребность чувствовать окружающее как соразмерное себе не только не исчезает, но и заявляет о себе с небывалой остротой и силой, возникает нужда в компенсации тоски по Дому, по осмысленности присутствия. Диссонанс между желаемым и наличным компенсируется уютным интерьером. Отчуждение человека зрелого Нового времени от природы, атомизация и эмоциональное охлаждение в общении создало тягу к уютному как расположенности, в которой человек забывает о своей бесприютности, о затерянности в большом и чужом ему мире…

Порвавший с властью традиции новоевропеец жаждал не только обозреть мир (мир как рационально постижимое целое), он стремился приблизиться к идеалу цельной человеческой личности. Гармоничное сочетание способностей (разума, чувства, воли), автономия и творческая продуктивность – важный регулятивный принцип культуры Нового времени. Но гармоничным человек Нового времени, а особенно человек романтической формации, себя не чувствовал. Гармония, полнота и покой – это только счастливые мгновения, которые уносятся временем. Это то, что ценят, но не могут удержать, это то, что пытаются культивировать. Уютное расположение врачевало разорванное сознание человека романтической формации, находившего в уюте желаемое: гармонию внешнего и внутреннего.

В ситуации децентрации мира и быстрого роста экзистенциального напряжения уют давал чувство умиротворенности, гармонизировал душу, согласовывал внешнее и внутреннее.

Уют указывал, с одной стороны, на утрату представления о мире как об упорядоченном целом, в котором у человека есть свое (особое) место, а с другой – на возможность локального (в пространстве и времени) достижения гармонии и покоя.

Кризис гуманизма и проблематичность уютного. Мы связали феномен уюта (как культурно значимый, нашедший себе языковое выражение и получивший общественное признание опыт) с гуманизмом и новым (буржуазным, индивидуалистическим, деятельным) образом жизни. Базовые ценности гуманистической культуры, определившие собой духовный горизонт Нового времени, сформировались в эпоху Возрождения, выдвинувшую идеал самостоятельной, творческой и цельной личности, предполагавший освобождение человека от пут традиции и власти авторитета.

Любимым детищем гуманистической культуры были наука и техника (в том числе – техника социальная и политическая). Именно техническая революция (серия революций) позволила буржуазным обществам так изменить человеческую жизнь, как до той поры не удавалось даже самым развитым и влиятельным культурам прошлого. Достижения буржуазной цивилизации общеизвестны: бурное развитие науки и техники, утверждение прав человека, создание общедоступной системы образования и медицинского обслуживания, рост благосостояния народных масс, революция в сфере транспорта и связи… Однако в XX веке с полной очевидностью заявили о себе и негативные последствия осуществления модернистского проекта. Этот век вписал в историю Европы и мира страшные страницы. Перелистывая их, мы узнаем о кровавых революциях и мировых войнах, о жертвах тоталитарных режимов и об экологических преступлениях, о терроризме и о разложении классического искусства…

Кризис гуманистической культуры Нового времени обнаруживает себя также в восприимчивости человека, в частности, в восприимчивости к домашнему пространству. Кратко эти перемены можно определить как движение от уюта к комфорту. Мы исходим из того, что кризис уюта – один из симптомов, свидетельствующий об изменениях в основах новоевропейской культуры…

Ниже мы постараемся показать, как и почему уютный способ быть уместным и пребывать в покое («путь уюта») становится все менее доступным, все более редким расположением.

Дегуманизация городской среды: граница «своего» и «чужого».

Развитие капитализма, бурный рост индустрии и революционные изменения в средствах передвижения изменили облик крупных промышленных центров Запада. Город прежних времен не похож на крупный город конца XIX – начала XXI века. Выраставший на перекрестье торговых путей город доиндустриальной эпохи был органическим целым, его крепостные стены, подобно годовым кольцам дерева, стягивались вокруг собора и рыночной площади. Этот органический город сегодня перестал существовать, растворился в пространстве, застроенном домами новой, промышленной «архитектуры» [214] . Главная особенность города нового типа – его несоизмеримость с человеком. Такой город уже нельзя охватить взглядом, забравшись на колокольню или на крепостную башню, он не вписывается в ландшафт так, как вписывался в него город доиндустриальной эпохи. Ситуация поменялась радикально: теперь не город приспосабливается к природе, а природа приспосабливается к поглотившему ее городу, растекшемуся по ландшафту, подобно нефтяному пятну на водной глади. Такой город невозможно «знать, как свои пять пальцев», даже если живешь в нем многие годы. Над ним не царит городской собор, и горожане в праздничные дни не собираются на его центральной площади. Домя в нем (если оставить в стороне исторический центр и пригороды) таковы, что человек возле них чувствует себя подавленным их бесчеловечной размерностью. Формы зданий однообразны, геометрически правильны и, если так можно выразиться, навязчивы: от них некуда отвести глаз, потому что нет возможности отойти в сторону и посмотреть на строение с большой дистанции [215] ; скопления домов в новых жилых районах не образуют дворов, которые объединяли бы соседей и воспринимались бы как продолжение (расширение) дома, квартиры. «Свое», «домашнее» – это то, что находится за входной дверью. Однако дегуманизация жизненной среды на уровне городского пространства не завершается, она идет дальше, глубже, проникая в устройство домашнего интерьера.

«Открытость новому»: дом как место по утилизации вещей и знаков. Дом сегодня перестал (перестает) быть «тихой гаванью», в которой люди спасаются от суеты и сутолоки «мира». Он превратился (превращается) в центр по утилизации постоянно обновляемых мебели, бытовой техники, одежды и иных продуктов серийного производства, с одной стороны, и в телекоммуникационной узел – с другой. Это не то место, где воспитывают детей, ведут домашнее хозяйство, общаются с близкими и друзьями, музицируют и читают книги (такое, конечно, случается, но все реже), теперь это пространство, в котором производитель товаров и услуг превращается в усердного их потребителя. Вещи, образы, информация непрерывным потоком входят в дом и вскоре из него выходят (выводятся). Укромность жилища оказывается под вопросом. Хотя стены в доме имеются, они становятся все более прозрачными, проницаемыми для вещей и информационных потоков. Считается, что вещи следует использовать (утилизовать) как можно скорее с тем, чтобы освободить место для новой порции «контента» (вещи – это переменная дома, его содержание/содержимое).