Коллектив авторов - Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

Упрекаемый недоброжелателем за то, что он гражданин нерадивый и бесполезный для отечества, так как не захотел жениться и родить детей (а наихудшие сынки того недоброжелателя были учениками Витторино), Витторино так ответил ему: «Если бы у меня были собственные дети, я бы так не старался ради твоих; мне показалось полезнее воспитать неудачливых твоих, чем произвести в мир других, может быть, еще хуже; исправлять плохих – верная польза для государства, тогда как неизвестно, каких сыновей дал бы ему я». И так как тот настаивал: «Если бы был хорошим человеком, то и сыновья тоже были бы хорошими», – ответил: «Значит, и ты не имел бы плохих сыновей, если бы сам не был плох».

Он обладал характером, склонным к примирению и мягким от природы, столь чувствительным к слезам из-за мягкости и добросердечия души, что по поводу любой малости, в особенности сказанной или сделанной ребенком и благоухающей как бы ароматом добродетели, он непроизвольно плакал; и так бывало в любом случае, видел ли он собственными глазами или читал или слушал, как другой рассказывал о каком-нибудь замечательном деле.

Не хочу здесь обходить молчанием безмерную любовь, которую Витторино испытывал к своим ученикам. Хотя он обращал тщательное внимание на общественные обязанности, уделял достаточное время религиозной практике и физическим упражнениям подростков, но в перерывы для отдыха он устраивал им частные занятия. Я вспоминаю и также слышал от многих, что Витторино, уже достигнув старческого возраста, имел обыкновение приходить со светильником и книгой в руке, чтобы пробудить от сна тех учеников, умственным способностям которых он радовался, и, оставив им немного времени, чтобы одеться, очень терпеливо ждал их; затем, дав им для чтения книгу, обстоятельно и серьезно побуждал их к добродетели.

Не подумайте, что он делал это за деньги; ведь каждого из таких учеников он содержал и обучал бесплатно.

Он достоин еще удивления и потому, что никто в столь большой толпе недоброжелателей не осмеливался осуждать этого человека за какую-нибудь ошибку или считать его достойным сурового общественного осуждения, особенно в отношении тех пороков, которые больше бросаются в глаза – сладострастия, алчности, скаредности, их, по признанию самих противников, он был совершенно лишен. Несмотря на это многие из зависти жалили его за легкие ежедневные оплошности, [впрочем] все же ложные; но эти люди, полагал Витторино, не столько заслуживают ненависти, сколько сострадания, потому что они самих себя терзали безрассудно собственной злостью. Поэтому он не только переносил с легким сердцем обиды, но любил их как острую приправу к добродетели, от которой даже добрые делались лучше. Он никогда не снисходил до мести, утверждая, что тот, кто вынужден когда бы то ни было раскаиваться из-за собственной вины, достаточно наказан. Злословящим он отвечал помощью и трудом, гордясь этим (о чем знали немногие), потому что многие могут делать добро друзьям, почти никто – врагам.

Поэтому он был у всех в наивысшем почитании, которое усилил своей скромностью и замечательной серьезностью; он был, не знаю уж как, в самой серьезности веселым и даже в забавных вещах полным достоинства, так что ты мог с трудом различить, в каком случае справедливее похвалить его. И он был настолько чужд жажды славы, что, если слышал, как кто-то говорит или пишет в его похвалу, краснея от стыда, вынуждал его замолчать; утверждал, что глупо хвалить живых, чья жизнь может еще измениться, а умершие не нуждаются в человеческом одобрении; есть в человеке темные тайники, проникая в которые, люди в своих суждениях обычно ошибаются.

Пришедший в культуру в силу склонности и живости ума, Витторино да Фельтре, оставив родину, мальчиком отправился в Падую – общий центр наук, и там отдал столько труда и столько усердия, во-первых, красноречию, затем логике, физике и этике и с таким успехом, что по решению всего падуанского академического сената он был причислен к докторам. Страстно увлекшись затем математикой, он сделался учеником Бьяджо Пелакани [513], который жил тогда в Падуе и считался в Италии самым крупным математиком того времени. Чтобы снискать себе благосклонность Пелакани, он не пренебрегал никакой из обязанностей или никаким из знаков уважения, которые подобают доброму ученику. Но не достигнув в общем никакого результата ни учтивостью, ни просьбами, ни услугами, он возненавидел странный нрав этого человека и без учителя, с исключительным усердием и наивысшим прилежанием изучил Евклида из Мегары и других математиков так, что достиг большой известности также в этой науке [514].

Говорят, что Пелакани обычно упрекал себя за то, что пренебрег таким талантом и что в лице такого ученика лишил себя преемника, через которого, как он полагал, он мог бы стать прямо-таки бессмертным, если бы оставил ему как бы в виде завещания сокровища науки, которая во славу его пошла бы на пользу потомкам.

Каждой своею добродетелью Витторино вызывал высочайшее всеобщее восхищение. Его никогда не отклоняли от занятий ни тяжелый труд, который он очень хорошо выдерживал, ни бдения, затягивавшиеся почти всегда на большую часть ночи, ни голод, которому он придавал очень мало значения, ни нужда, сильно угнетавшая его. В то время как он искал духовных украшений, он для сохранения здоровья редко прерывал телесные упражнения, разделяя время между обоими занятиями с величайшей заботой. Ему нравилось состязаться в прыжках, играть в мяч, бегать с товарищами. Потому что эти упражнения не только укрепляли тело, но и ум, после перерыва в тяжелых размышлениях он становился более готовым к тому, что его мучило. Он не избег любви, которая чаще всего является самой большой страстью юности, но по природе и по характеру он был столь стыдливым и простодушным, что, движимый этим чувством, он никогда не сделал ничего, из-за чего мог показаться достойным порицания. Он был столь скромен, что не навлек на себя ненависти или зависти ровесников. Иногда он собирался посвятить себя религиозной жизни, считая ее наиболее подходящей для счастья, но, думая об общественной пользе, ради которой, казалось, был рожден, он в течение нескольких лет публично преподавал в Падуе риторику, не принимая другого вознаграждения, кроме платы от коммуны; в том, что касалось учеников, он говорил, что ему было достаточно, если они учились хорошо говорить и хорошо жить. При прощании с учениками, стекавшимися в большом количестве в его школу, он воодушевлял их быть настойчивыми в науке со все возрастающим рвением; при этом он говорил учтиво, просто, скромно, избегая словесной помпы, которая обычно возбуждает зависть и ненависть; он чувствовал отвращение к чванству ученых и к порокам, в которые впадали из-за бесстыдства и распущенности юноши, главным образом в публичных школах. Прибыв в Венецию, столь большой город, он принимал к себе только немногих учеников, тех, которые явно были одарены умом и скромностью; тех, которые по своему уму и нравам оставляли желать лучшего, он отправлял обратно к родителям, увещевая их устроить жизнь сыновей по-другому. Он требовал плату только от богатых и от тех, кто мог платить, и на эту плату он содержал бедных, которых держал в доме, с тем чтобы дать им возможность учиться. Обучение многих по этой системе привело к тому, что вскоре имя его стало известным не только в Венеции, но и во всем мире. Со всех сторон собирались лица, которые, предлагая большую плату, просили принять их к нему в обучение и в его дом; но этот благородный человек брал их только в том случае, если ему было ясно, что они свободны от пороков и дурных привычек, как если бы те должны одновременно приходить в храм. Кроме того, он принимал во внимание собственные возможности в отношении числа учеников, а также умственные способности, которые обнаруживали юноши, чтобы не тратить зря времени на напрасный труд и не обманывать родителей тщетными надеждами.