Коллектив авторов - Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

В дурном отношении к книгам мы, пожалуй, по справедливости можем обвинить некоторые эпохи, и в частности ближайшие к нам прошедшие времена. Можно лишь негодовать, но уже ничем нельзя помочь в том, что была допущена гибель столь многих прославленных трудов выдающихся авторов. От некоторых до нас дошли только имена, украшенные высокими похвалами, от других же – лишь часть их неусыпных трудов и отдельные фрагменты. И потому, зная о блестящей славе и известности первых, мы желаем разыскать их труды и поистине негодуем по поводу гибели остальных трудов вторых, когда видим великолепие и достоинство того, что дошло до нас, хотя мы получили их в большей части столь испорченными, некоторые даже в отрывках и сокращенные, что было бы, пожалуй, лучше, если бы из них ничего до нас не дошло. Но нельзя недооценивать и того, что в результате столь огромной утраты многие деяния прошлого и притом то, что совершено в Италии и весьма достойно познания, порой остаются по большей части скрытыми от нас, ибо сведения о них погибли вместе с гибелью книг и памятников. И вот так мы, зная о деяниях варваров, не знаем из-за гибели книг о многих из наших деяний. Это привело к тому, что достоверные сведения о латинской истории мы берем у греческих авторов. Ведь очень многое из того, о чем у нас сообщается кратко или что вообще неизвестно, у них оказывается изложенным пространно, хотя сама греческая речь, бывшая некогда близкой и понятной нашим предкам, чуть ли не погибла у них, у нас же совершенно исчезла, если только не вызовут ее на свет из могилы те немногие, кто в наш век ревностно ею занялись [103].

Однако возвращусь к истории, утрата которой тем тяжелее, чем полезнее и приятнее знание этой науки. В самом деле, людям, имеющим склонность к свободным наукам, и тем, кто должен заниматься государственными делами и бывать в общественных собраниях, более всего подобает знать историю и изучать моральную философию. Ведь все другие искусства называются свободными потому, что приличествуют свободным людям. Философия же потому свободна, что ее изучение делает людей свободными. Следовательно, в одном случае мы находим предписания, чему подобает следовать, а чего избегать, в другом – примеры, ибо в философии раскрываются обязанности всех людей и что каждому соответствует, в истории же то, что было в прошлом сделано и сказано, и она учит нас, что следует сказать и сделать в нужный момент. Не ошибусь, если прибавлю к этому третью дисциплину – красноречие, которое является еще одной частью гражданской науки. Если благодаря философии мы можем правильно мыслить, что в любом деле – главное, благодаря красноречию веско и красиво говорить, чем одним в высшей степени соединяются души многих, то история помогает нам и в том и в другом [104]. Ведь если мы считаем наиболее рассудительными стариков и охотно их слушаем потому, что за свою долгую жизнь они сами многое испытали и многое увидели и услышали, как же следует оценить тех, кто хранит в памяти деяния многих веков, достойные быть известными, и для каждого случая может привести тот или иной блестящий пример? Из всего этого явствует, что каждый должен научиться наилучшим образом говорить и постараться как можно лучше действовать, что свойственно выдающемуся человеку и вообще человеку блестящего ума.

Греки обычно обучали своих детей четырем дисциплинам: грамматике, гимнастике, музыке и рисованию [105], каковое некоторые называют также изобразительным искусством. О гимнастике и музыке будет сказано позже. Рисование же теперь не используется в преподавании как свободное искусство; разве лишь в той степени, в какой оно относится к письму (т. е. к каллиграфии), ибо писать – это то же самое, что и изображать, и рисовать, что до остального, то оно сохранилось у живописцев. Было же это занятие у них, т. е. рисование у греков, не только почетным, но и полезным, как говорит Аристотель [106]. В самом деле, при покупке ваз, картин, статуй, которыми очень восхищались греки, это искусство помогало им не обмануться в цене, оно также весьма способствовало раскрытию красоты и изящества в вещах, созданных природой или искусством, способность говорить и судить о которых принадлежит людям возвышенным.

Что касается грамматики, то польза от нее велика всегда в любой жизни и для любого рода людей, но особенно для тех, кто усердно изучает ее как для овладения наукой, так и для укрепления уже усвоенного и восстановления памяти об ушедшем. Поэтому, если мы захотим в науках добиться успеха, надо прежде всего подумать о подобающем языке и позаботиться о том, чтобы, пока мы стремимся к большему, не оказалось, что позорно ошибаемся в малом. Рядом с грамматикой следует поместить учение о ведении спора, благодаря которому мы легко отыщем в любом деле с помощью доказательств, что истинно и что ложно. Поскольку это наука обучения и учение о познании, она легко открывает путь к любому виду наук [107].

Третья среди теоретических дисциплин – риторика, благодаря ей приобретается искусное красноречие, которое мы поставили на третье место среди основных частей гражданской науки. Однако красноречие, хотя и было когда-то распространено благодаря занятиям благородных людей, теперь почти полностью утратило значение [108]. Действительно, с судебных заседаний красноречие совершенно изгнано, там спорят, не пользуясь непрерывной речью, но привлекая с обеих сторон, по обычаю диалектики [109], законы для решения судебного дела.

Между тем некогда в этой области – судебном красноречии – многие римские юноши достигли большой славы, обвиняя виновных или защищая невинных. Даже совещательному роду красноречия нет теперь никакого места у государственных деятелей и вершителей общественных дел, поскольку они предпочитают изложить суть дела в немногих словах и приводить при обсуждении голые доводы; и те, кто даже без риторического искусства могут говорить содержательно, считаются в народе знаменитыми. Остается торжественное красноречие, которое если никогда не выходило из употребления, то едва ли когда-нибудь основывалось на правилах. Ведь при составлении речей почти все пользуются такими приемами, которые противоречат самому искусству красноречия. Хотя дела обстоят таким образом, надо тем не менее постараться, чтобы тот, кого мы хотим хорошо обучить, мог говорить на любую тему по правилам искусства, красиво и содержательно.

Ближайшее к красноречию искусство – поэзия; хотя ее изучение и может быть очень полезным для жизни и красноречия, однако более всего поэзия кажется приспособленной для удовольствия [110]. Искусство же музыки (ибо и она услаждает слушающего) было некогда в большом почете у греков; и никто не считался у них свободно образованным, если не умел петь и играть на струнном инструменте. Вот почему и Сократ, будучи уже стариком, и сам выучился играть, и благородных юношей призывал обучать этой науке, и это отнюдь не для побуждения их к распутству, а для сдерживания душевных страстей в разумной норме. Ведь как не всякий голос, но лишь хорошо поставленный, рождает мелодию, так не всякие движения души, а только те, которые согласуются с разумом, служат стройной гармонии в жизни.