Михаил Антонов - Договориться с народом. Избранное (сборник)

Но обновленцев огорчали антицерковные шествия комсомольцев, не делавших различия между старой и новой церковной организацией.

«…богоборцы и отступники, которых мы, наши отцы и деды оттолкнули от Церкви, не сумели разбудить религиозного чувства как у них, так и у их отцов и матерей», – вот как понимали новый мир обновленцы. Участники шествий считали обновленцев эгоистами, видели в деятельности «Живой Церкви» не церковное обновление, до которого атеистам не было никакого дела, а поповский бунт. Эти богоборцы, требовавшие от живоцерковников идеальной высоты пастырского подвига и самопожертвования, пастырской доблести и геройства, – они нанесли обновленцам удар. Как же относиться к этому атеистическому миру?

«Тяжелая болезнь народной души – антирелигиозные процессии. И мы должны откликнуться на этот отчаянный призыв. Мы должны пойти к нашим тяжело, смертельно больным детям, мы должны показать им, что мы сердцем действительно чувствуем справедливость Великой Социальной Революции – этого отчаянного вопля о правде, о лучшей доле человека-труженика на земле» (как Христос обратился к Фоме).

«Не в выражении советской верноподданности, а в революционном преобразовании пастырских сердец, в героическом преобразовании самого духовенства, во внутреннем перевороте его взглядов и настроений – вот в чем спасение Церкви и ее дела в человечестве».

Каковы же итоги деятельности обновленцев в 20-е годы? Здесь можно отметить несколько важных положений.

Во-первых, обновленческое движение не следует рассматривать, как это пока часто случается, целиком как порождение Советской власти и ее карательных органов. Его корни уходят далеко в прошлое. Призывы к обновлению Церкви раздавались еще до революции, в этом направлении работали и священнослужители, и русская православная интеллигенция. Просто в обстановке общего революционного подъема и в церковной среде не могли не проявиться давно уже наметившиеся тенденции к обновлению, причем теперь они заявили о себе громко и открыто. Это, конечно, не исключает сотрудничества тех или иных обновленцев с новой властью, их участия в разыгрывании церковной карты. Есть документы, свидетельствующие о финансовой поддержке властью обновленческого движения и пр., но в то же время надо отметить, что издания «живоцерковников» выходили крайне нерегулярно, как объяснялось, из-за отсутствия средств, и прекращались по той же причине.

Во-вторых, хотя официальное руководство ПРЦ всячески отмежевывалось от деятельности обновленцев, их критика строя жизни Церкви, сложившегося в дореволюционной России и сохранявшегося в первые послеоктябрьские годы, оказала влияние на эволюцию взглядов своего рода «советской церкви».

В-третьих, обновленцы испытывали давление как со стороны консервативно настроенной части Церкви, так и со стороны атеистической пропаганды, поддерживаемой государством, и не нашли того пути между Сциллой обрядоверия и Харибдой атеизма, а такой «третий путь» так нужен был в то трудное для Церкви время.

В-четвертых, первые документы обновленческого движения свидетельствуют о том, что оно слабо представляло себе глубину необходимых преобразований в Церкви и сосредоточило главное свое внимание на захвате церковной власти; оказавшись на высоте в части критики отжившего, оно не смогло столь же действенно поработать в направлении созидания. Устарелому, но по-своему цельному миропониманию консерваторов нужно было противопоставить новое, но тоже цельное миропонимание, основанное на более глубоком понимании сущности христианства. Этого обновленцам сделать не удалось.

В-пятых, правильно взяв курс на признание Советской власти как власти от Бога, обновленцы сделали чрезмерный упор на социальной стороне христианства, которое в их представлении стало выглядеть чуть ли не как одно из ответвлений учения о социалистической революции, что было серьезной теоретической и богословской ошибкой.

Сила обновленцев была в том, что они признавали справедливость народного порыва к ликвидации эксплуатации человека человеком и к устранению вопиющего социального, имущественного и правового неравенства, бывшего в царской России. А их слабость заключалась в отходе от ряда норм церковной жизни, которые в итоге многовекового опыта уже вошли в ум и сердце церковного народа. Патриарх Тихон вследствие своего отрицательного отношения к социальным переменам давал обновленцам шанс овладеть умонастроением массы верующих, которые приняли Советскую власть, но зато на его стороне было каноническое церковное право.

Спор этих двух противостоящих лагерей закончился, когда патриарх Тихон заявил, что он Советской власти не враг, и пояснил, почему пришел к такому выводу: он убедился, что «Советская власть действительно народная, рабочая, крестьянская, а потому прочная и непоколебимая». Прежние же его выступления против этой власти он объяснял как воздействием среды, в которой был воспитан, так и влиянием тех лиц в его окружении, которые были врагами Советской власти. Патриарх покаялся в этих своих поступках и выразил свою скорбь о жертвах, получившихся в результате этой антисоветской политики. А в своем завещании, подписанном в день кончины, патриарх определил свою позицию совершенно однозначно:

«Мы призываем всех возлюбленных чад богохранимой Церкви Российской в сие ответственное время строительства общего благосостояния народа, слиться с нами в горячей молитве Всевышнему о ниспослании помощи Рабоче-Крестьянской власти, в ее трудах для общенародного блага» (цит. по: Троицкий СВ. О неправде карловацкого раскола. Париж, 1960. С. 17—18, 22).

После этого обновленцы лишились главного своего козыря. Когда же патриарший местоблюститель митрополит Сергий в 1927 году подписал декларацию, в которой говорилось, что радости и горести Родины – это радости и горести Церкви (там же, с. 41), обновленческое движение лишилось последних своих оснований и бесславно сошло с исторической арены.

Не только в России, но и в мире широко было отмечено наступление 2000 года от Рождества Христова, однако, на мой взгляд, не получила должного освещения тема «Христианство и революция». Наверное, многих даже бы удивила такая постановка вопроса. Ведь в течение многих десятилетий и даже веков считалось, что религия и Церковь – это нечто не только несовместимое с революцией, но и полная ее противоположность, залог стабильности и первая охрана существующего строя в классовом обществе. Однако в действительности такой взгляд есть всего лишь закоренелый предрассудок. Возникновение христианства было величайшей революцией, какую когда-либо знала история человечества, и оно остается по сей день и будет оставаться революционной силой всегда. Не случайно наш универсальный гений – Пушкин писал: «Величайший духовный и политический переворот нашей планеты есть христианство. В сей-то священной стихии исчез и обновился мир. История древняя есть история Египта, Персии, Греции, Рима. История новейшая есть история христианства». (Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в десяти томах. Т. VII. М., 1964. С. 143).