Михаил Антонов - Договориться с народом. Избранное (сборник)

Вот свежий пример: Дмитрий Рогозин, назначенный вице-премьером по вопросам оборонного комплекса, столкнулся с удручающей картиной состояния отечественной космической индустрии. Серия позорных провалов с запусками ракет и спутников показала, что на многих предприятиях отрасли нет ответственных и квалифицированных кадров. И Рогозин вынужден был обратиться к пенсионерам – специалистам в области космических исследований с призывом вернуться на работу. Но это разве те кадры, в расчете на которых можно строить техническую политику на десятилетия? Они могут лишь на короткое время «заткнуть дыру», да и то не вполне полноценно. Многие из них за время простоя частично утратили знания и умение, отстали от достижений мировой науки и техники последних лет, да и те, кто знает и умеет на прежнем уровне, вряд ли могут успешно двигать науку и практику вперед, для этого нужны молодые силы, а их в отрасли нет. Вот этот стон старшего поколения – «за нами молодой смены нет» – слышится почти повсеместно. Чему же удивляться, если четверть века (а это – продолжительность активной деятельности целого поколения) молодежь устремлялась в основном туда, где работа легче, а денег больше. Востребованы были юристы, менеджеры, специалисты по рекламе, по продажам и пр., но не инженеры, не техники, не технологи, не конструкторы… И этот крен в подготовке кадров только начали выправлять.

А главное – изменилось отношение значительной части россиян к труду.

Продолжу цитирование статьи Т.Воеводиной в части отношения современных россиян к труду:

«Работать – долго, трудно, напряженно, и главное – повседневно – народ не готов и не стремится. Ну, как-то недолго поупираться и срубить бабла – это еще ладно, а, как говорится, долго и упорно – это увольте… Найти человека на какие-то незатейливые работы по дому и саду не так-то просто. Все няньки и домработницы в нашем поселке – приезжие из бывших союзных республик… Наши люди легко ловятся на приманку быстрого легкого заработка. Исступленно вкалывать в течение небольшого срока – это да, это можно. Но толковая, длительная, планомерная работа – это не наше, это увольте».

О сходных настроениях современных россиян говорит и В. Меньшов:

«Но я понимаю: обратного хода нет. Пусть много недовольных людей, но в СССР они уже не хотят. За право поехать на отдых в Турцию или Египет человек многим готов пожертвовать… времена СССР очень много обязанностей накладывали на человека… Произошло развращение – какого черта вставать и идти на работу, если хочется быть хозяином своей судьбы, никуда не идти, а остаться дома и полежать. Новая власть продекларировала: живите как заблагорассудится, хотите на помойке питаться – питайтесь, хотите пробиваться – работайте. Но в массе своей люди вообще разучились работать. За нас работают гастарбайтеры».

Подобных свидетельств можно привести бесчисленное множество. Но они – именно свидетельства, дополняющие очевидное:

Из своих наблюдений Воеводина делает вывод принципиального значения:

«Именно по этой причине, вероятно, капитализм у нас никогда не удавался. Все наши модернизации – хоть при Петре, хоть при красном монархе Сталине – происходили сверху. Попросту говоря, из-под палки…

Большевики, пришедшие когда-то к власти, ощущали это дело как проблему. Недаром были всякие драконовские законы вроде уголовной ответственности за двадцатиминутное опоздание на работу или за так называемое тунеядство. Сегодня не смей никого тронуть – заклюют. Тунеядство и безделье – неотъемлемое право человека… Но, разумеется, закон о тунеядстве, вернее об обязательности труда, должен быть обеспечен широким развертыванием социальных работ. А сегодня винтики государственной машины нацелены на распил и ничего масштабного организовать не в силах».

Цитируемые авторы упустили из виду, что легкое отношение работников к труду обычно наблюдается в России во времена ее упадка, когда русский человек, государственник на генетическом уровне, не ощущает своей причастности к государственному делу, а частное дело он не считает серьезным. В ответственное время, например, во время Великой Отечественной войны, люди могли сутками не выходить из цехов, там же съедали свой скромный обед, спали по три – четыре часа и затем снова становились за станок. Правда, у русских, людей творческих, бывали сложности с технологической дисциплиной, им проще что-то усовершенствовать, чем выполнять одну и ту же нудную операцию на конвейере. Но и эта трудность преодолима.

Т.Воеводина права в том, что модернизация в России проводилась обычно «сверху», но не совсем права, когда расшифровывала это как «из-под палки». Скажем, сталинская модернизация, безусловно, диктовалась «сверху», но задача «догнать и перегнать развитые капиталистические страны!», лозунг «нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять!» вдохновили тысячи рядовых партийцев и беспартийных, истосковавшихся по великому делу, по могущественной России, которая могла бы, как тогда считалось, указать путь всему прогрессивному человечеству. Но это все же были тысячи, а в дело строительства могущественной социалистической России надо было вовлечь миллионы, десятки миллионов. И вот тут сыграло свою роль такое извечное явление общественной жизни, как мода. В СССР стало модным быть передовым, носить значки «ДИП» и «ЗОТ» («Догнать и перегнать!» и «За овладение техникой!»). Мне, в 30-е годы подростку, хотелось не отставать от старших товарищей, которые имели значки «БГТО» и «Ворошиловский стрелок», и я сдал соответствующие нормативы и тоже получил эти дешевенькие, но красивые знаки отличия. Ну, а тех, кто никак не желал занимать свое место в строю строителей могущественной державы, конечно, реже оставляли в покое, предоставляя им кормиться, как сумеют, а чаще вовлекали в общую работу суровыми методами. В такие моменты истории особенно справедливыми становятся слова поэта Максимилиана Волошина: «чем добрее царь, тем больше льется кровь».

Порой усилия власти по повышению образовательного и культурного уровня нации оказывались даже чрезмерными. Сталин говорил: «Мы хотим сделать всех рабочих и крестьян культурными и образованными», не спрашивая, хотят ли этого подлежащие окультуриванию. Часто даже тех, кто явно не хотел учиться в школе, заставляли продолжать образование, «тащили за уши», переводя их из класса в класс. В подготовке кадров интеллигенции также было проявлено излишнее усердие, что привело к девальвации ряда профессий (инженер по снабжению или по технике безопасности – это профессии?).

Все вожди, проводившие модернизацию, сталкивались в той или иной степени с необходимостью перевоспитания нации. Разве легко было десяткам миллионов вчерашних крестьян, переселившихся в города в годы коллективизации и индустриализации, стать достойным пополнением рядов рабочего класса? Им нужно было уже работать не рывками, как это диктовали сезоны сельскохозяйственного года (напряженный труд в период сева, сенокоса или уборки урожая и относительное расслабление в межсезонье), а систематически, идти на работу по гудку, осваивать станки, на которых надо было вытачивать детали с точностью до микрона. Поломка такого станка, стоившего тысячи золотых рублей, могла быть расценена как вредительство. Сколько трагедий разыгрывалось на этой почве! О том, как непросто крестьяне становились горожанами и рабочими, я хорошо прочувствовал на судьбе своих родителей. А как непросто было подготовить интеллигенцию из рабочих и крестьянских парней и девушек! И нация, которая вступила в Великую Отечественную войну, была уже во многом перевоспитана и разительно отличалась от той, какую принял Сталин, начиная коллективизацию и индустриализацию.