Неля Мотрошилова - Путь Гегеля к «Науке логики» (Формирование принципов системности и историзма)

Структурные «скелеты» духов будут по-прежнему обрастать живой плотью. Гегель умудрится связать каждый гештальт и с приметами реальной истории, и с понятными каждому человеку, часто совершаемыми им действиями, и с образами всеобщих форм, изобретенных человечеством, например нравственных принципов и юридических законов, и с обобщенными чертами особых философских взглядов (например, философии Просвещения), различных вероучений (в разделе о религии), с типологией художественных форм (в разделе об искусстве), с изменением философских концепций (в главе «Абсолютное знание»). Очень заметным «героем», который будет то прямо выступать на сцене, то подверстываться к поведению других гештальтов духа, станет своего рода массовое сознание – например, в виде «всеобщей воли» оно станет исполнять по велению Гегеля столь же мощную, сколь и зловещую партию.

Системное движение в сфере духа открывает «истинный дух, нравственность». Анализ здесь переходит в рассмотрение, так сказать, семейной нравственности. Можно спросить: почему сфера собственно духа начинается именно с изображения – в определенном аспекте – семейных отношений? В таком начале есть своя логика. Ведь Гегель стремится выявить бытийственные формы духа. А они в определенной степени идут параллельно формам бытия человеческих отношений, т.е. закрепленным формам организации, регулирования связей между индивидами, из которых семья – исторически первая и первая для каждого индивида клеточка социализации. Правда, для Гегеля и она, и все другие формы социальности сами по себе – в историческом происхождении или внутренней структуре – интереса не представляют. Философу существенно разглядеть, как дух, «забираясь вовнутрь» этих форм и тем самым «выходя вовне», порождает определенные принципы жизни, общения, взаимодействия индивидов. Речь пойдет о «нравственности» (Sittlichkeit), об «истинной нравственности», и с самого начала следует учесть, что Гегель понимает нравственность весьма широко. Если она и не является у него синонимом общественных связей как таковых, то во всяком случае подразумевает духовные принципы, которые держат людей вместе, делая из собрания индивидов более или менее устойчивые сообщества.

Слово «Sittlichkeit» происходит от слова «Sitte», которое (во множественном числе) означает «нравы», «обычаи», что существенно для гегелевского толкования гештальта и всего подраздела. Во всяком случае первой в системе духа она становится, видимо, потому, что является одной из исторически первых форм социальной регуляции: общественное рождается и первоначально является людям, как, наверное, полагает Гегель, в виде властно организующих совместную человеческую жизнь нравов, обычаев, традиций народа. «Нравственная субстанция, стало быть, в этом определении есть действительная субстанция, абсолютный дух реализован в множественности наличного сознания ; он есть общественность (das Gemeinwesen), которая для нас , когда мы подошли к практическому формообразованию (Gestaltung. – Н . М .) разума вообще, была абсолютной сущностью (das absolute Wesen) и которая здесь в своей истине выступает для себя самой как сознательная нравственная сущность и сущность для того сознания, которое составляет наш предмет. Это дух, который есть для себя , сохраняя себя в отражении индивидов , и есть в себе или есть субстанция, сохраняя их внутри себя. Как действительная субстанция он есть народ , как действительное сознание – гражданин народа» 2.

Теперь определена ситуация, в которой станет действовать гештальт, точнее, станет разворачиваться особое «гештальтирование», процесс формообразования (Gestaltung) нравственности. Однако народ – это целостность, которая на первых порах действовать не будет. Действовать станет нравственность, поскольку она воплощается в семье, которая, несмотря на всю свою «непосредственность», сразу же провозглашается не природной, а «нравственной сущностью». Нравственное же, согласно Гегелю, «духовная сущность».

Такова довольно простая, скажем прямо, упрощенная процедура обоснования, при помощи которой сложная объективная социально-историческая форма взаимодействия индивидов, в самом деле предполагающая сознание и самосознание, превращается в только духовную и нравственную сущность. «Специфическая нравственность» семьи – вот что разбирает поначалу Гегель.

Введя нравственность семьи в качестве первоначальной клеточки исследования бытийственных форм духа, Гегель поставил себя в нелегкую ситуацию. Ему приходится включать в рассмотрение какие-то реальные моменты, а по какому принципу? Принцип оказывается во многом случайным. Содержательное развертывание системного анализа не определено, не продумано в его специфике, и система поглощает материал, который, что называется, подвернулся под руку. Раз нравственность – срез анализа, то с чего же начать, повествуя о семье? В каком облике явится миру семейная нравственность? Появляется она в мрачноватом виде, как… гроб, погребение, и сопровождается выспренно комическими сентенциями Гегеля: «…смерть есть завершение и наивысший труд, который предпринимает индивид как таковой в интересах этой общественности…» 8Ну а раз уж индивид «в интересах общественности» взял да и преставился, то чем должна ответить Gemeinwesen? Вполне понятно, на «естественную негативность», как называет Гегель смерть индивида, общественность должна ответить достойным погребением.

Вся эпопея смерти и погребения – пример метафизически-философского размазывания проблемы, которая сама по себе небезынтересна, если рассматривать ее на историческом, этнографическом и т.п. материале: когда-то возникшее правило погребения покойников, вероятно, далось нашим давним предкам не сразу и означало возникновение зародышевых форм «общественности». Но как пишет об этом Гегель?! «Мертвый, так как он освободил свое бытие от своего действования , или негативного „одного“, есть пустая единичность, лишь пассивное бытие для другого , отданное в добычу всякой низшей, лишенной разума индивидуальности и силам абстрактных материй, – и то и другое теперь могущественнее его: первая в силу того, что она обладает жизнью, вторые – в силу их негативной природы. Семья отвращает от него эти оскверняющие его действия бессознательного вожделения и абстрактных сущностей, заменяет их собственным действованием и соединяет родственника с лоном земли – стихийной непроходящей индивидуальности; тем самым она делает его соучастником в некоторой общественности, которая, напротив, одолевает и связывает силы отдельных материй и низшие формы жизни, желавшие стать свободными по отношению к нему и разрушить его» 4. Эта поэтизация погребения могла бы иметь одно оправдание – если бы Гегель переводил на язык философии начала XIX в. какие-нибудь погребальные мифологемы народов, которые поначалу, вполне возможно, так и обставляли для себя обряд погребения, надеясь, что захороненный покойник будет «соучаствовать» в «новой общественности», а не сделается, только уже под землей, добычей тех же «естественных сил». Но вот что опять повторяется: только Gemeinwesen, общественное в новом обличии, появляется на сцене, как «за спиной» нового гештальта Гегель – к немалому восторгу экзистенциалистов – с роковым постоянством помещает зловещую старуху с косой!