Александр Секацкий - Философия возможных миров

Ну, во-первых, достаточно знания того, что теперь тебе завидуют, теперь есть кому это делать и для этого достаточно какого-нибудь простого ритуала. Например, можно возводить очи горе и протяжно, слегка завывая, произносить: «Ах, как я вам (взгляд на записку), Иван Христофорович, завидую!» – и так семь раз на дню. В сущности, поминание, осуществляемое церковью, не так уж от этого ритуала отличается. То, что тебе хотя бы так, ритуально, завидуют, уже греет душу – но это, конечно, минимальный уровень. Зависть в качестве товарной услуги допускает множество степеней совершенствования. Потребитель услуги вправе заявить: «Ну, завидовать за глаза – это, конечно, лучше, чем ничего, но это поди проверь. Нет, ты мне в глаза завидуй! В глаза завидуй, я сказал!»

И производитель соответствующей услуги, высокооплачиваемый, квалифицированный завистник, будет подробно, терпеливо расспрашивать: «И как вам, Иван Христофорович, такое удалось? Ну надо же, такую квартиру… такую престижную работу… такой голосище… такую книгу написать… такой у вас стул регулярный! Кто-то всю жизнь мечтает, всю жизнь добивается, но только вам это удалось, Иван Христофорович!»

Так завидуемый получает долгожданный фимиам, лишь изредка понукая завистника (или завистников): «В глаза смотреть! В глаза завидовать!» Если вдуматься, то это всего лишь экспликация куда более привычной, завуалированной формы обретения зависти. Прежде ее приходилось покупать, оплачивая прихлебателей, что означало множество непроизводительных расходов: как если бы для приобретения килограмма золота мы купили обширный золотоносный участок с обилием пустой породы. Задним числом, зная о возможной прямой капитализации зависти, можно провести, например, спектральный анализ классической русской литературы на предмет визуализации рынка зависти, и мы обнаружим множество персонажей Достоевского, Гоголя, Гончарова, среди них и такой великолепный образчик зависти, как Лебедев из романа «Идиот»: его можно изучать в качестве наглядного пособия современным агентам пропущенного мира, работающим на рынке зависти.

Продолжим описание. Скажем, то, что проходит по ведомству лести, ритуального славословия, чествования, должно быть выведено за пределы эссенции основного продукта, все факультативные компоненты могут добавляться по вкусу, как бы входя в рецепт фирменных коктейлей на любителя, что-то вроде кофе с корицей… Кому с корицей, кто-то любит со сливками, главное, чтобы в должной концентрации имелся сам продукт – кофе. То есть зависть, ибо зависть есть бессильное желание занять место завидуемого, кроме того, это еще и действия, и тщетные попытки, пустые хлопоты: поставщики рынка могут предлагать все это не в скрытом, а, наоборот, в подчеркнуто театрализованном виде. Поскольку описывать приходится возможный, но нереализованный, пропущенный мир, остается только завидовать тем возможностям в понимании и исследовании зависти, которые открылись бы его обитателям (правда, я думаю, рано или поздно этот депонированный мир будет востребован и реализован, причем с высокой вероятностью – именно в России).

Сейчас многое в безбрежном море зависти мы можем определить лишь на глазок, тогда как коммерциализация могла бы вынести безошибочный вердикт. Например, что дороже (и что сложнее) – мужская или женская зависть? Это легко можно было бы определить по прейскуранту услуг завистников и завистниц. Априори можно высказывать чуть ли не противоположные аргументы на этот счет: скажем, легко предположить, что завистниц больше, чем завистников, и это значит, что услуги завистниц обходились бы дешевле. В то же время представляется, что женскую зависть (зависть женщины к женщине) намного труднее подделать, то есть она как бы более искренняя, более простая, почти гормональная и, следовательно, должна стоить дороже, если иметь в виду именно качественный продукт, а не дешевую подделку, лишенную убедительности.

Но опять же предполагается, что мужчинам услуги завистников нужны, для того чтобы жизнь удалась , то есть для осознания своего счастья, а значит, и спрос на завистников с их стороны будет выше. Здесь, в этих бесплодных гаданиях и спорах, прейскурант оказался бы последней инстанцией, против которой не устояли бы ни психологическая зоркость, ни философская изощренность, которые мы могли бы проявлять отсюда , из обжитых миров. Как могло бы заработать первое соответствующее коммерческое агентство? Какого рода оперативность, настойчивость, доброжелательность способствовали бы процветанию фирмы? Не следует смущаться первым же приходящим на ум соображением о том, что зависть, оплачиваемая собственными деньгами, смешна, нелепа и вообще невозможна. Как бы не так! Мир коммерческой зависти, зависти в товарной форме, не столь уж и далек от мира, где за деньги заказываются поминальные службы, приобретается почет и присутствуют все прочие свидетельства всемогущества чистогана. В мире, где человек человеку то муравей, то тля, зависть не продается исключительно по недоразумению, из-за отсутствия прецедента, потому-то речь идет об одном из пропущенных (но отнюдь не упущенных навеки) возможных миров общения.

Стало быть, ответ на вопрос, как возможен такого рода мир, прост, куда проще, чем блистательный мир гипотетической сохранности хвостов, утерянных в ходе эволюции. Этот мир возможен по факту, по прецеденту: кто-то просто должен первым выбросить товар на рынок, и очень возможно, что кристаллизация пойдет с огромной скоростью, и один из гирлянды виртуальных миров материализуется прямо у нас на глазах. Зависть как товар – это вовсе не однодневка, это даже не керосиновая лампа, потерявшая нишу своего спроса за какие-нибудь пятьдесят лет. Если верить Ницше, зависть как непременный атрибут рессентимента насчитывает три тысячи лет, по сути, это одна из глубочайших впадин психологического рельефа homo sapiens, так что нет оснований считать, что она тут же (или буквально завтра) обмелеет. Наоборот, как только появится прецедент, следует ожидать экспотенциального расширения ассортимента. Всех тонкостей которого невозможно предугадать заранее.

Когда исследуешь иные возможные миры, пытаясь определить их топографию и конституцию (конституирующие принципы в кантовском смысле), самое важное, каким бы парадоксальным это ни казалось, четко различать градации возможного или, если угодно, степень несбыточности. Свалка разноуровневых конструкций воображения остается только свалкой. Для придания жизнеспособности необходимо чувство точной дифференциации воображаемого, своеобразный аналог литературного вкуса или музыкального слуха.