ЛУИ ПОВЕЛЬ - УТРО МАГОВ

«Я понимаю все вещи как занимающие определенные ступени, серии этапов между реальностью и ирреальностью». Вот почему для Форта не важно, пользоваться ли тем или иным фактом, чтобы начать описывать их совокупность. И почему нужно выбирать факт, успокаивающий разум, а не будоражащий его? Зачем исключать? Ведь чтобы рассчитать круг, можно начинать с любой точки. Он сигнализирует, например, о существовании летающих предметов. Вот группа фактов, исходя из которых можно начать понимать все. Но, говорит он тотчас же, «буря подснежников может послужить для этого ничуть не хуже».

«Я не реалист. Я не идеалист. Я – интермедиалист». Если дойти до корней понимания, до самой основы мышления, то как заставить понять себя? Видимой эксцентричностью, которая служит поистине ударным языком центростремительного гения: он тем дальше идет в поисках своих образов, чем более уверен в том, что приведет их к определенной глубокой точке своего размышления. Родственный нам Чарлз Форт в известной степени действует по методу Рабле. Он поднимает шум юмором и образами, способными разбудить мертвых.

«Я коллекционирую заметки обо всех предметах, обладающих известным разнообразием: таковы, например, отклонения от концентричности в лунном кратере Коперника, неожиданное появление рыжих британцев, стационарные метеоры или неожиданный рост волос на лысой голове мужчины. Однако самый большой интерес проявляется не к фактам, а к отношениям между фактами. Я долго размышлял над теми, так сказать, отношениями, которые называют совпадениями. А что, если совпадений нет?».

«В прежние времена, когда я был хулиганистым мальчишкой, меня заставляли работать по субботам в отцовской лавке, где я должен был соскабливать этикетки с консервных банок конкурентов, чтобы наклеивать этикетки моих родителей. Однажды у меня была целая пирамида фруктовых и овощных консервов, а этикетки остались только от персиков. Я наклеивал их на банки с персиками, пока не дошло до абрикосов. И я подумал: разве абрикосы – это не род персиков? А разве некоторые сливы – не абрикосы? И я принялся, забавы ради или на научном основании, наклеивать мои этикетки от персиков на банки со сливами, вишнями, бобами и горошком. Почему? Я не знаю этого даже и сегодня, поскольку еще не решил, кем я был – ученым или юмористом».

«Появилась новая звезда – до какой степени она отличается от некоторых капель неизвестного происхождения, обнаруженных на кусте хлопчатника в Оклахоме?» «У меня сейчас появился исключительно блестящий образец бабочки – сфинкс – „мертвая голова“. Она издает звук вроде мышиного писка. О бабочке Калима, напоминающей сухой лист, говорят, что она подражает мертвому листу. Но разве сфинксмертвая голова подражает скелету?» «Если не существует положительных различий, невозможно определить что бы то ни было как положительно отличное от другого. Что такое дом? Сарай – это тоже дом, при условии, что в нем живут. Но если факт проживания представляет собой сущность дома больше, чем архитектурный стиль, тогда гнездо птицы – дом. То, что в доме проживает человек, не является критерием, потому что и собака имеет свой дом; материал – тоже, поскольку у эскимосов дома из снега. И такие положительно отличные друг от друга вещи, как Белый Дом в Вашингтоне и раковина рака-отшельника, оказываются смежными».

"Белые коралловые острова в темно-синем море. Видимость их различия, видимость индивидуальности, или положительное различие, разделяющее их, – это только проекция одного и того же океанического дна. Различие между землей и морем не является положительным. Во всякой воде есть немного земли, во всякой земле есть вода. Так что все видимости обманчивы, потому что исходят из одного и того же признака. В ножке стола нет ничего положительного, она только проекция чего-то. И никто из нас – не личность, ибо физически мы смежны с тем, что нас окружает, а психически нам не удается ничего другого, кроме выражения наших отношений со всем окружающим.

Моя позиция такова: все, что кажется обладающим индивидуальностью, – это только острова, проекции подводного континента, не имеющие реальных контуров".

«Я назову красотой все, что кажется полным. Неполнота или увечность совершенно безобразны. Венера Милосская – ребенок найдет ее безобразной. Если чистая мысль позволит себе представить ее полной, то она станет прекрасной. Рука, понимаемая как рука, может казаться красивой. Оторванная на поле битвы, она не такова. Но все, что нас окружает, – это часть чего-то, что само является частью другого мира, и нет ничего прекрасного, только видимости промежуточны между красотой и безобразием. Только Вселенная полна, только Вселенная прекрасна».

Глубокая мысль нашего учителя Форта – в единстве всех вещей и всех явлений. Однако цивилизованная мысль конца XIX века всюду видит сравнения, и наш способ рассуждения, двусторонний, предусматривает только действительность. И вот безумецмудрец из Бронкса восстает против исключающей науки своего времени и против самого способа нашего мышления. Ему кажется необходимой другая форма мышления – мышления в некотором роде мистического, разбуженного присутствием Всеобщности. Исходя из этого, он предсказывает другие методы познания. Чтобы подготовить нас к ним, он действует посредством взрывов, сокрушая наши привычки мыслить. «Я пошлю вас стучаться в двери, открывающиеся в Иное».

Тем не менее, Форт – не идеалист. Он выступает против нашей малой реальности: мы не признаем реального, когда оно фантастично. Форт не проповедует новой религии. Наоборот, он стремится воздвигнуть барьер вокруг своей доктрины, чтобы помешать слабым умам проникнуть в нее. Он убежден в том, что «все – во всем», что Вселенная содержится в песчинке. Но эта метафизическая убежденность может сверкать только на самом высшем уровне размышления. Она не может опуститься до уровня первоначального оккультизма, не становясь смешной. Она не может допустить лихорадки мышления аналогиями, столь дорогой странным эзотеристам, которые непрерывно объясняют вам одно посредством другого, Библию – посредством чисел, последнюю войну – посредством Великой пирамиды, революцию – игрой в трик-трак, мое будущее – звездами; они повсюду видят знаки всего. «Вероятно, есть связь между розой и гиппопотамом, но несмотря на это, молодому человеку никогда не придет в голову мысль преподнести своей невесте букет гиппопотамов». Марк Твен, осуждая этот же порок мышления, шутливо заявил, что можно объяснить «Весенняя песнь» скрижалями закона, потому что Моисей и Мендельсон – одно и то же: достаточно заменить Моисея Мендельсоном. И Чарлз Форт возвращается к этому же условию с помощью такой карикатуры: «Можно уподобить слона с подсолнечником – у обоих длинные стебли. Нельзя отличить верблюда от земляного ореха, если учитывать только горбы». Таков старик, основательный и просветленный знаниями. Мы увидели теперь, как его мысль принимает космический размах.