Олаф Стэплдон - Последние и первые люди: История близлежащего и далекого будущего

Даже по завершении Первого Века Тьмы развалины древних жилых башен все еще оставались отличительными чертами каждого пейзажа, зачастую производя впечатление одряхлевшего величия рядом с лачугами сегодняшних дикарей. Потому что живущие человеческие расы, поселившиеся возле этих реликтов, напоминали хилых внуков, играющих у ног когда-то могущественных родителей их отцов. Так хороши были старые постройки, и из таких прочных материалов, что даже после сотен тысячелетий развалины все еще представляли вполне узнаваемый памятник материальной культуры человека. Хотя большей частью они были теперь, разумеется, немногим больше, чем высоченные горы развалин, заросшие травой и кустарником, в большинстве из них сохранились остатки вертикально стоящих стен, и то тут, то там отдельные уцелевшие фрагменты их все еще поднимались вверх из своих выложенных булыжником оснований на сотню футов или около того, будто усеянные окнами отвесные утесы. Теперь эти остатки были окружены фантастическими легендами. В одном из мифов люди из прошлого строили себе громадные дворцы, способные летать. За тысячи лет (за целую эру до этих варваров) люди жили в общем согласии и почитании богов; но под конец они впали в тщеславие от собственной гордости и предприняли полеты к Солнцу, к Луне и в звездное пространство, чтобы изгнать богов из их сияющего дома. Но боги посеяли между ними разлад, так что они один за другим погибли в верхних слоях атмосферы, а их быстроходные крылатые дворцы тысячами рухнули на землю, превратившись с тех пор и навеки веков в памятники человеческому безрассудству. Однако в другом сказании крылатыми были сами люди. Они обитали в голубятнях каменных башен, вершины которых были выше звезд и нарушали покой богов, и те уничтожили их. Итак, в той или иной форме, эта тема о крахе могущественных пилотов прошлого довлела над этими жалкими людьми. Их грубый труд на земле, их охота, их защита от появившихся хищников на каждом шагу сопровождались страхом прогневать богов любым непредвиденным поступком.

По мере того как проходили столетия, в разных географических зонах начали складываться различные расы людей. И каждая раса состояла из множества племен, каждое из которых не знало о существовании других, кроме своих ближайших соседей. После многих тысячелетий это обширное многообразие пород и культур дало возможность произойти новым биологическим слияниям и образованию смешанных рас. Наконец, после множества подобных межрасовых соединений, появились люди, у которых до некоторой степени было восстановлено древнее чувство человеческого достоинства. В очередной раз возникло реальное различие между развитыми и отсталыми районами, между «первобытными» и относительно просвещенными культурами.

Это возрождение произошло в южном полушарии. Совокупность климатических изменений предоставила самой южной территории Южной Америки подходящий питомник для цивилизации. Кроме того, огромное землетрясение земной коры к востоку и югу от Патагонии привело к тому, что когда-то относительно мелкая часть океана превратилась в обширное пространство новой суши, соединяющей Америку с Антарктикой на месте прежних Фолклендских островов и острова Южной Георгии, и протянувшуюся оттуда на восток и северо-восток в самый центр бывшей Атлантики.

Случилось еще и так, что в Южной Америке, как нигде больше, сложились наиболее благоприятные расовые условия. После падения Первого Всемирного Государства в этом регионе начало ослабевать влияние европейских элементов, и начали доминировать древние индейские и перуанские племена. За много тысячелетий до этого эта раса достигла своей собственной первобытной цивилизации. После того как она была разрушена руками испанцев, то начала казаться навсегда исчезнувшей и незначительной; однако, как ни странно, она по-прежнему продолжала существовать в отдалении от своих завоевателей. И хотя два племени смешались самым неразделимым образом, все равно в отдаленных частях этого континента оставался образ жизни, чуждый доминирующему повсюду американизму. Американизированный лишь поверхностно, он оставался в своей основе «индейским» и непонятным для остального мира. За весь период прошедшей цивилизации этот дух покоился как дремлющее зимой семя; но с возвращением варварства он дал ростки и спокойно распространился повсюду. От взаимодействия с этой древней первобытной культурой и множеством других расовых элементов, оставшихся на континенте от общей мировой цивилизации, должны были еще раз появиться основы цивилизованного уклада жизни. Таким образом инкам, наконец-то, выпало одержать триумф над своими завоевателями.

Затем в Южной Америке, и особенно на новых девственных равнинах Патагонии, произошло объединение множества причин, чтобы Первому Веку Тьмы был наконец-то положен конец. Вновь начал повторяться великий порыв разума. Но пока в минорном ключе. Потому что на жителей Патагонии свалились тяжелые затруднения. Они начали стареть задолго до того, как подросло их молодое поколение. Во времена Эйнштейна молодость индивидуума заканчивалась где-то в двадцать пять лет, а в условиях Всемирного Государства этот возраст был искусственно удвоен. После падения цивилизации увеличение естественной краткости жизни индивидуума больше не поддерживалось искусственными мерами, и к концу Первого Века Тьмы мальчик пятнадцати лет уже считался человеком среднего возраста. Цивилизация Патагонии в период своего расцвета обеспечивала значительное облегчение и даже безопасность самой жизни человека и давала ему возможность доживать до семидесяти, а то и до восьмидесяти лет; но период нежной и податливой юности сохранялся в лучшем случае не больше, чем на полтора десятилетия. Поэтому действительно молодые люди никогда не были в состоянии внести свой вклад в культуру прежде, чем уже достигали среднего возраста. В пятнадцать лет их кости неотвратимо становились хрупкими, волосы седели, а лица покрывались морщинами. Суставы и мускулы твердели, мозг с трудом адаптировался к новым ситуациям, жизненный задор испарялся.

Могло показаться странным, что при таких обстоятельствах эта раса могла добиться хоть какого-то развития цивилизации и что какое-то поколение должно было бы сделать нечто большее, чем научиться хитростям своих старших предшественников. Однако на самом деле хотя прогресс и не был быстрым, он был стабильным. Потому что несмотря на то, что этим существам не хватало живости и энергии молодых, они до некоторой степени компенсировали это тем, что избегали множества поспешных действий и ошибок, свойственных молодым. Первые Люди, фактически, теперь были расой, отдававшей дань увлечениям молодости, и хотя проделки молодых так или иначе мешали им, но теперь они имели преимущество в определенности и единстве цели. Хотя и обреченные на усталость и некоторый страх перед несдержанностью, ведущими к моментальному крушению всех значительных достижений их предков, они избегали большинства расточительных отклонений и столкновений умов, которые ломали ранние цивилизации на их пике, а не на спаде. Более того, поскольку их животная природа была несколько подавлена, жители Патагонии были более склонны к хладнокровному познанию и более расположены к интеллектуализму. Они являли категорию людей, в которых рациональность поведения была менее всего подвержена страстям, хотя имела склонность потерпеть неудачу из-за простой лени или малодушия. Хотя они относительно легко переживали свою отчужденность, она имела всего лишь природу простой апатии, а не стремление сбежать от замкнутого круга жизненных пристрастий в более обширный мир.