Дмитрий Галковский - Бесконечный тупик

И с Соловьёвым на уровне фактографии всё ясно. Игрался, игрался и в конце концов заигрался до сволочизма. Товарищ его детских игр, Лопатин, вспоминал:

«Я никогда потом не встречал материалиста, столь страстно убеждённого. Это был типичный нигилист 60-х годов … Ещё в эпоху своего студенчества отличный знаток сочинений Дарвина, он всей душой верил, что теорией этого знаменитого натуралиста раз навсегда положен конец не только всякой телеологии, но и всякой теологии, вообще всяким идеалистическим предрассудкам. Его общественные идеалы в то время носили резко социалистическую, даже коммунистическую окраску».

Речь шла уже не о подглядывании за девицами. Фраза из воспоминаний Соловьева об «устроении пришествия антихриста для других классов населения» приобретает менее смешной и более глумливый оттенок.

Величко вспоминает:

«После вечера, проведённого в горячих рассуждениях с единомышленными товарищами, Соловьёв сорвал со стены своей комнаты и выкинул в сад образа (454), бывшие свидетелями стольких жарких детских его молитв».

Это уже не шуточки. Подрастал гадёныш. Отсюда уже не так далеко до товарища Ягоды, который тоже в польско-еврейском запале, голый, козлоподобный, стрелял в бане по ликам святых. Соловьёв писал, что в то время позитивно крошил бритвой пиявок. Уж не на иконах ли и крошил?

Даже лояльнейший Мочульский вынужден заметить:

«В безбожии Соловьёва было исступление. Он глумился над святынями с болезненным упоением, с кем-то боролся, на кого-то восставал, кому-то мстил».

Конечно, никакого «антитезиса» тут нет. Балованный, капризный ребёнок вполне логично в конце концов зарывается, переступает черту дозволенного. Нет, разумеется, и последующего «синтеза». Переход Соловьёва к оккультизму вполне естественен и закономерен опять-таки уже на чисто психологическом уровне.

Вообще, вот Евгений Трубецкой пишет:

«Неудивительно, что вся философия Соловьёва представлялась большинству его современников сплошным чудачеством; и это тем более, что он, с его редким чутьём к пошлости всего ходячего, общепринятого, обладал в необычайной степени духом противоречия».

Я когда прочитал это, то глазам своим не поверил: о ком это? я не нашел во всей философии Соловьева ни одного чудачества. Всё очень разумно, очень ПОНЯТНО. Ни одного «заскока». А уж «дух противоречия» можно обнаружить у Владимира Сергеевича лишь при очень поверхностном знакомстве с его литературной судьбой. Пафос этой судьбы – жажда сенсационности, дешёвого успеха и прогрессивных аплодисментов. Тему он всегда выбирал острую, но, так сказать, «осуществимую». Сейчас он писал бы статьи о «закрытых распределителях», в 70-х – о защите окружающей среды, в 60-х – о трагедии репрессированного ленинца. Но такие люди никогда не напишут о ленинце в 70-х или о распределителе в 50– х. Правда, они не будут и писать о защите окружающей среды в 80-х – слишком слабо, нет пикантности.

Отсюда все евтушенковские колебания Соловьёва. Всё очень просто. Неслучайно Трубецкой писал о «разительном хронологическом совпадении отдельных эпох творчества Соловьёва с последовательной сменой трех царствований». В начале 70-х материализм и западничество были уже вполне порождены и не нуждались в дополнительных инъекциях. «Сама пойдет». Теперь был необходим контроль над славянофильством и православием. Иначе смыслового поля не получалось, не получалось единой социалистической и антинациональной культуры. В этот момент и появился Соловьёв. Он упредил удар и сам повел критику позитивизма и западничества. И было это, конечно, не выполнением «задания», а пониманием момента, чутьём. Тут ненужно, да и невозможно было объяснять. Так, намекнуть. Соловьёв намек понял. И так всю свою философскую карьеру он вел на упреждении очередного качания масонского маятника. Чуть-чуть, на волосок. Но впереди. И казалось уже, что он вызывал очередную волну духовной метаморфозы. Тут чутьё, чутьё гениальнейшее. Но именно чутьё, а не интуиция. Намёки, а не символы.

В целом биография Соловьёва это типичнейшая биография сына номенклатурного работника, помноженная, правда, на удивительную для отечественных условий способность к упорядоченному мышлению. Юношеский «коммунизм» Соловьёва – вещь совершенно естественная для его среды. Это молодёжная субкультура, характерная для того времени. Отличие от современной поп– и рок-культуры здесь в гораздо большей политизации и отсутствии интеграционных тенденций (455), позволяющих включить очередное поколение молодёжной богемы в общую структуру государства. Заметим, что подобная субкультура является всегда псевдокультурой, то есть культурой искусственно созданной КЕМ-ТО для КОГО-ТО. И как правило с целями достаточно масштабными.

Но, конечно, нашему герою с рождения занесённому в золотой список масонской номенклатуры, не пристало кончить свои дни захлебнувшись в пьяной блевотине на полу каморки петербургской проститутки, или взлететь на воздух, совершая очередной теракт.

Отрок, оставь рыбака!

Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы:

Будешь умы уловлять, будешь помощник царям.

Да не тем царям, что в Зимнем, а настоящим, в балахонах.

Гимназию Соловьёв естественно кончил с золотой медалью. Поступил в Московский университет. Причем, следуя рекомендациям великого Писарева, на физико-математический факультет. Тянули за уши, но всему есть предел, и на третьем курсе сын знаменитого профессора провалился. Оформили перевод на историко-филологический. Оформили потом и диплом. Мочульский приоткрывает завесу над уровнем подготовки будущего великого философа:

«На лекции он ходил редко и связи со студентами не поддерживал. „Соловьев как студент не существовал, – вспоминал впоследствии его сокурсник Н.И.Кареев, – и товарищей по университету у него не было“.

Зато было много друзей в так называемом «кружке шекспиристов» – элитарном эротическом обществе для золотой молодежи. С того времени у Соловьева на всю жизнь осталась тяга к идиотским розыгрышам, грубому зубоскальству и похабным анекдотам.

А. Ф.Лосев в своём эссе о Соловьёве пишет:

«Своими непристойными анекдотами он часто смущал собеседников, и в частности от матери и сестёр получал прямые выговоры. Но этим он не стеснялся и продолжал в том же духе».

Видимо у, так сказать, «шекспиристов» берет свое начало и пагубная привычка к спиртному, превратившаяся потом в пьянство. Как осторожно говорит Лосев:

«Мы нередко находим в соловьёвских материалах факты, свидетельствующие о любви Вл.Соловьёва к вину, особенно к шампанскому. Можно сказать, что всякий случай, более или менее заметный в его жизни, он сопровождал шампанским и угощал им своих друзей».