Дмитрий Галковский - Бесконечный тупик

Примечание к №373

Отец подарил мне трагедию.

Всё-таки есть у меня в жизни одно благородное событие – смерть отца. Оно тоже с трещиной, но всё же, в конце концов, кто камень бросит? Над всем остальным: моей любовью, моей «философией», вообще моей жизнью можно смеяться вполне серьёзно. А в случае с отцом что-то будет мешать.

Пожалуй, и в жизни отца это единственно высокое. Смерть – вершина его жизни. Он сам себя убил, освободил всех от себя. Он чувствовал, что должен уйти…

Впрочем, и тут мой проигрыш. Моя трагедия является трагедией лишь для меня, а ситуация дешифруется как попытка наивного сублимирования идеи отца.

Примечание к №720

«Вы не понимаете, с кем вы разговариваете! я буду жаловаться! я отставной поручик»

Такой же гонор захмелевшего Хлестакова у Желябова: – Да вы знаете, что по первому зову среди боевых дружин для убийства царя вызвалось 47 добровольцев?

Да вы отдаёте себе отчёт в том, что перед вами сидит лишь агент Исполнительного Комитета, да и то лишь III степени доверия?!»

Я не ворон. Ворон-то летает ещё".

Примечание к №735

или комок в горле, или дома по углам сидят и хнычут

Я плачу наедине. Последний детский плач – после мучительной перевязки в больнице. Но уже тогда не получилось. Я отвернулся к стене и попробовал захныкать, но это показалось столь нелепым и мелким по сравнению со взрослым звериным переживанием. Грусть, комок в горле, страх перед начинающейся взрослой жизнью потом постоянно, нудно, без какого-либо разрешения, прорыва. И на похоронах отца не плакал. Впервые я заплакал лишь через полгода, зимней ночью. От одиночества. Любимая фантазия того времени: я пишу письмо Ей, тут документ, а Она читает и или смеётся надо мной, или сердится. Или, злорадно придумывал я, ей всё равно, она возмущена, но (ещё поворот) – не совсем, а так. Ну, словно в метро её толкнули случайно. И она так же равнодушно отталкивает. А я плачу. И именно при Ней. Чувство порванного письма-документа и душевного порыва, порывания с этим миром, смерти. «Всё пропало». Безнадёжное освобождение.

Я думал подобным образом и плакал, плакал. Часто ночи напролёт. Слёзы оказали влияние огромное, очень помогли мне, сгладили мой внутренний мир, смягчили его, возвысили. Может быть, мир слёз и стал фантастическим миром любви. Я как бы любил, как бы приобрёл подругу жизни, которая согласилась со мной проходить вместе жизненную дорогу… Т. е. моя одинокая жизнь была восполнена слезами и эмоциональная сфера, несмотря ни на что, осталась недеформированной.

Иногда, в светлые минуты, у меня странное чувство, что в юности я испытал настоящую любовь, и даже любовь счастливую.

Примечание к №746

во Франции убивают Клемансо, а русские его убийцу в Санкт-Петербурге с воинскими почестями принимают

Это, конечно, как аллегория. Зачем же так «в лоб», «по-большевистски»! Всё можно гораздо правдоподобнее оформить. Какой-нибудь Коля Красоткин из «Братьев Карамазовых» – подрос немного, а ума не прибавилось. Куда такого? В тюрьму посадить? Ну и будет фиксация, то есть «конец блестящего образования». Да и не по-хозяйски. «Надо бережно относиться к людям». Переубедить? Да когда таких не десятки, а целое поколение… Что делать? А не нужно суетиться. Купить ему поллитровку, сводить в трактир. Шире, шире забирать надо:

– Хороший ты человек, Ваня, нравишься ты мне… Ну, давай за встречу… эх-х, мил дружок, вижу, трудно тебе.

– Да мне-то что – народу, народу тяжело. Царизм душит, детей ест. Сырых. Без хлеба. (И заплакал.)

– Не грусти, не печалься… Давай ещё по рюмочке… Ты огурчиком, огурчиком заедай. Во-от. Ну, как ты там про царизм, это же очень интересно.

– Они искусственно народ в темноте держат. А надо прожектор, чтобы осветить всё, прожекторами путь указывать. Где копать, куда. Я этому жизнь посвящу. Я даже тут стихотворение…

– Ну-ну.

– Вот:

Я маленький Ванюша,

Я очень добрый весь.

Мне хоцца всему миру

Пользительность принесть.

– Здорово! Неужто сам сочинил?

– Сам.

– Да, давит, мнёт, душит царизм талантливую молодёжь… Кстати, до «царизма» тоже своим умом дошёл?

– Не, есть люди (756).

– Интересно, интересно. Кто же это? Очень хотелось бы поговорить.

– Вообще-то нельзя.

– Эй, человек, сочини-ка ещё графинчик.

– Но вам скажу, нельзя не сказать. Человек вы уж больно хороший, добрый. Есть три друга у меня: Мордка Вспышкин, Лешек Масонковский и Фриц Розенкройц. От них всё: и правда и книжки. Это люди. Они мне жизнь дали.

– Они тебе, ду… Гм-гм. Да. Ну так что они говорят?

– Россия – она вредит всем, пакостит. Жандарм Европы. Без неё, знаете, как бы развитие пошло? Но она может и свет миру дать. Надо только её разделить.

– Как это?

– А так… Тут насчет графинчика… О-па… Так вот. Надо, во-первых, Великую Польшу сделать.

– Это Масонковский тебя научил?

– А вы откуда знаете?

– Ну так, случайно. Наобум сказал.

– А-а. Но вы правильно, точно угадали. Великая Польша, и чтоб у неё и Литва, и Белоруссия, и Малороссия. И тогда будет интернационализм. Дружба народов. Но это не всё ещё. Надо Прибалтику Германии отдать. Она передовая, а у нас русопяты чухну и латышей живых в землю закапывают. Ну, потом черту оседлости отменить, принимать евреев в университеты вне очереди, потому что они пострадавшие. И вообще всем евреям пенсию выплачивать пожизненно, как жертвам русской дикости. Ну, единовременное пособие за погромы – раздать золотой запас. И тогда сразу счастье начнётся.

– Да-а… Хорошо. Только, Вань, не получится ничего.

– Как!!

– А так. Мы же отсталые. У нас дикость, невежество, крепостного права последствия. Помещики заставляли крепостных ванек раскалённые печки и ледяные топоры лизать, на конюшнях пороли, пока от спины до лавки напополам не перепарывали. Живьём детей на вертелах жарили и ели. И хуже. Где уж нам. Это вот ты один Ваня такой, а другие дикие, тёмные, они после университета продались, пошли работать.

– Не-ет, а народ, русский народ? Если только свистнуть. Как он натерпелся-то. Душа горит.

– Душа-то горит, но мы же с тобой учёные, материалисты. Ты закусывай, закусывай. А по науке, по фундаментальному учению Карла Маркса как выходит? Выходит, что революция должна победить в наиболее развитых странах. А какая же Россия развитая?

– Но что же делать? Так же жить нельзя!

– Нельзя, Ваня. И поэтому надо Западу помогать, чтобы там звезда счастья загорелась, а потом уже и наше захолустье просветила всем спектром своего излучения.

– Так задушат, задушат жандармы расейские.

– И-и, куда. У Европы теперь техника. Пушки скорострельные. А у нас одни бездарности, вон до Севастополя довели. Да и не по науке это.