Константин Кеворкян - Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники [litres]

Из всего этого – сочетания духовного и материального – формировалось целостное ощущение жизни, т. н. «Вельтаншаунг» – мировоззрение. Чрезвычайно популярный в Третьем рейхе термин использовался для обозначения национал-социалистической концепции мира, нацистской философии жизни. В марте 1934 года Гитлер на встрече со старыми партийными товарищами сказал, что его политическая победа – не более чем смена правительства, и только победа «мировоззрения» стала бы истинно революционной. Национал-социалистическая революция сумеет достигнуть окончательного торжества только тогда, когда ее примут все немцы.

В тезисах, разработанных Высшей политической школой нацистской партии, эта своего рода мистическая парадигма сформулирована так: «Национал-социализм не может быть доказан и не нуждается в доказательствах. Он обосновывает сам себя своей деятельностью, обеспечивающей жизнь общества. Тот, кто пытается прийти к национал-социализму лишь при условии ученических доказательств, тот не ощущает непознаваемого духовного смысла истины, т. е. национал-социалистической политики» (9).

«Вельтаншаунг» внушался всему немецкому народу ежечасно – с помощью общественных организаций, через пропагандируемый образ жизни, при поддержке средств массовой информации. «Я все внимательнее прислушивался, как разговаривали рабочие на фабрике, как изъяснялись бестии из гестапо и как выражались в нашем еврейском «зоопарке» обитатели его клеток. Большого различия заметить было нельзя, да его, пожалуй, и не было. Все – и сторонники, и противники, и попутчики, извлекающие пользу, и жертвы – безвольно руководствовались одними и теми же клише. Я стремился отыскать эти шаблоны, и в некотором смысле это было крайне просто, ибо все, что говорилось и печаталось в Германии, проходило нормативную обработку в партийных инстанциях: в случае малейших отклонений от установленной формы материал не доходил до публики. Книги и газеты, служебная переписка и бюрократические формуляры – все плавало в одном и том же коричневом соусе» (10).

Следующим пунктом программы Гитлера приведения немецкого народа к единому знаменателю стала ликвидация внутрипартийных конкурентов, в первую очередь Грегора Штрассера и Эрнста Рёма. Еще в 1920-е годы Гитлер, стремясь ослабить влияние своего конкурента Штрассера в партии, переманивал его сторонников. Тот же Геббельс поначалу считался человеком из команды Штрассера и во время одной из острых партийных дискуссий 1920-х годов даже прославился тирадой: «Я требую, чтобы жалкий буржуа Гитлер был исключен из Национал-социалистической рабочей партии!» «Следует добавить, что ему громко аплодировали», – ехидно пишет об этом эпизоде младший брат Грегора Штрассера, Отто (11).

Руководитель штурмовых отрядов Рём, как и интеллектуал Штрассер, был сторонником большей социализации общества и требовал продолжения социальной революции. Когда начался процесс слияния нацистской партии и старой управленческой элиты, он обратился к своим подчиненным с призывом: «Фюреры СА! Мы ничего не хотим для самих себя. Оставьте свои посты и почетные должности другим. Те, кто заняли подобные должности, с удовольствием оставят эти посты и будут гордиться тем, что являются руководителями коричневой армии. Потому что от них одних зависит судьба Германии, они одни могут завоевать и удержать победу чистого незамутненного национализма и фашизма» (12).

В начале июня 1934 года руководство СА решило активизировать свою агитацию среди рабочих. Глава политического отдела СА проник на территорию завода Круппа и обратился к рабочим с подстрекательской речью, призывая прекратить работу, что они и сделали. Реакция деловых кругов Германии, тех, кто, по сути, привел Гитлера к власти, и пока еще могли лишить ее, оказалась мгновенной. Выступая с речью в Марбургском университете 17 июня 1934 года, вице-канцлер фон Папен многозначительно заявил: «Руководство партии должно следить за тем, чтобы в стране не развернулась вновь под новыми знаменами классовая борьба». Говорил он, хотя и в завуалированной форме, и о нарушении законности, репрессиях, непредсказуемой политике режима.

Геббельс принял срочные меры с целью замолчать содержание сенсационной речи: отменил намеченные на вечер того же дня радиопередачи с ее записью, запретил упоминание о ней в печати, приказал полиции конфисковать уже вышедший номер «Франкфуртер цайтунг», в котором приводились выдержки из нее. Однако многоопытный Папен предусмотрительно разослал текст своего выступления иностранным корреспондентам и дипломатам в Берлине. Таким образом, выступление получи ло широкую огласку и вызвало восторг в широких кругах общественности, уже утомленной нацистской революцией. «Спустя пять дней после выступления в Марбурге я оказался в Гамбурге, куда меня пригласили на дерби. Не успел я появиться на крытой главной трибуне, как тысячи людей разразились в мой адрес криками приветствия и возгласами «Хайль Марбург!» (13).

Однако истинным автором спича Папена был его помощник, молодой писатель и адвокат д-р Эдгар Юнг, один из творцов теории «консервативной революции». Месть взбешенных нацистов не заставила себя долго ждать. Через четыре дня после выступления Папена Юнг исчез. Его жена случайно обнаружила на стене ванной комнаты нацарапанное мужем слово «гестапо». Тело Юнга нашли 30 июня 1934 года в придорожной канаве. Только через много лет стало известно, что после долгих допросов и страшных пыток его убили в тюремной камере.

А пожинавший все лавры фон Папен за вольнодумную марбургскую речь позже лишь публично извинился.

Последний приказ Рёма по СА от 30 июня 1934 года гласил: «Я ожидаю, что 1 августа СА, полностью отдохнувшие и окрепшие, будут готовы к решению почетных и сложных задач, чего, вероятно, ждет от них народ и отечество. СА являются и остаются судьбой Германии». По этому приказу СА должным были служить не «фюреру и рейху», а «народу и отечеству». «Также, что бросилось мне в глаза, отсутствовало общепринятое приветствие «Хайль Гитлер», обычно использовавшееся в конце всех официальных бумаг» (14).

Летом 1934 года Гитлер оказался между двух огней – коричневыми революционерами и взбешенными консерваторами. Судьба его висела на волоске: президент Гинденбург в любой момент мог отправить его в отставку. Одновременно рейхсканцлеру доложили, что в узком кругу Рём назвал его «невежественным ефрейтором». «Гитлер – вероломный человек, его как минимум надо отправить в отпуск», – вроде бы сказал начальник СА. Не стало дело и за предателем: обергруппенфюрер СА Лутце посетил Гитлера и донес ему о ходе многочасового разговора.

Дальнейшее уничтожение верхушки штурмовых отрядов и прочих политических конкурентов Гитлера (вошедшее в историю как «Ночь длинных ножей») достаточно хорошо описано в исторической литературе и не имеет прямого отношения к теме нашего повествования. Эпилогом кровавой расправы может служить краткая запись в дневнике Розенберга: «Таким образом, первый военный советник фюрера и первый его политический советник нашли свою смерть» (15).