Андраш Форгач - Незакрытых дел – нет

Неужто я слишком многого хочу, когда прошу человека, настолько мне близкого, как мне хочется верить, сказать откровенно, не изменилось ли что?

«Сердце Брурии не переменится», – писала ты мне. «Я бы не подала ни малейшей надежды, если бы не была уверена в своих чувствах», – писала ты. Но все равно же это может произойти, и что тогда? Будешь молчать, раздумывая, как бы помягче мне об этом сообщить? Ты мне не писала, и тому должна была быть причина. Что, если бы я решил, как предлагал в своих предыдущих письмах: гуманитарные науки и все такое? Каким тогда был бы твой взгляд на наши отношения? Неужели правда, что ты могла вот так бросить все и даже писать перестала?

Очень надеюсь, что такого быть не могло. Я задаюсь этим вопросом сам и только поэтому задаю его тебе. Последние недели прошли «несколько нервно» – цитируя, опять же, тебя. В пятницу вечером я был в Тель-Авиве, ночевал у вас дома. Встретил твоего брата, но пока нам не удалось прийти к настоящему взаимопониманию, хотя я очень старался. Он был несколько сдержан. Жена его – замечательный человек, мне она сразу понравилась, она была очень разговорчива. Побеседовал с твоим отцом, он не смог прийти на празднование 7 Ноября, потому что простудился. С каждой нашей встречей он становится мне все ближе. Мне следовало бы примериться к его личности – чтобы лучше его понять. Но это довольно сложно, потому что наш разговор ограничивается вопросами с его стороны и ответами с моей, причем речь идет исключительно обо мне. На этом придется остановиться, уже глубокая ночь, и я так устал, что даже глаза болят. Спокойной тебе ночи, Брурия, не забывай писать мне все, что сочтешь нужным. На риск я готов. Твой Марцел, неизлечимо влюбленный в тебя и только в тебя ( англ. ). ( Примеч. перев. )

Вернуться

29

Папа – город на западе Венгрии, недалеко от Веспрема. ( Примеч. перев .)

Вернуться

30

21 февраля 1946 г. Иерусалим

Брурия, дорогая моя.

Ну вот, я начал и то и другое: ходить в лабораторию и работать по утрам. Не могу сказать, чтó тяжелее. В лаборатории я иной раз удивляюсь, как так получилось, что человек, который знает так мало, как я, вообще рискнул взяться за химию. Все это похоже на авантюру. Все равно мне нужно наверстать упущенное, и если ты будешь здесь, учиться мне будет легче. Очищаю свой мозг от ржавчины, чтобы сердце могло гнать туда свежую кровь. С работой все не так плохо, только приходится ночевать где-то в городе, иначе вовремя не успеть. Надо вымыть примерно 14–16 аппаратов. Если ночь сухая, то работа эта несложная, но когда они покрываются влагой, начинается ад. Тогда это не только занимает в два раза больше времени, но и клиентам всегда что-нибудь да не нравится, и они не жалеют ни голоса, ни выражений, чтобы высказать свое мнение. Но самая большая нагрузка – партийная. Тут мне нет никаких оправданий. Близится X съезд. Постараюсь, чтобы меня НЕ отправили туда делегатом, чтобы можно было спокойно позаниматься хотя бы эти три дня, а то ведь будут гнать с одного «чрезвычайно важного заседания» на другое мероприятие, где я совершенно «незаменим». Мало-помалу мне удастся убедить секретариат, что я студент, которому надо еще и учиться, а не только вести политическую деятельность в университете. Искал для нас комнату где-нибудь рядом с моей работой, но ничего подходящего не нашел. Как бы там ни было, надеюсь, что в худшем случае мы сможем поселиться в студенческом общежитии. Я попросил разрешения на это в студенческой организации, в принципе они не возражают. Беда только, что в таких общежитиях нет особых возможностей для личной жизни, и я не очень понимаю, почему я должен делить те редкие моменты, когда мы сможем быть вместе, с двумя десятками чужих людей. Скажи, Брури, как ты относишься к тому, чтобы пожениться в Хануку? Университет целую неделю будет закрыт, и вне учебы было бы чудесно побыть вместе с тобой больше пяти минут в день. Пару дней мы могли бы провести в Тель-Авиве или в Хайфе. Если не в Хануку, то не знаю, когда представится ближайший такой случай. Не забудь передать мой привет Нааме и не забывай, что я люблю тебя больше, чем когда-либо. Если у тебя быстро устают глаза, немедленно сходи к специалисту, очки не испортят твоей красоты. В Тель-Авиве буду 6-го числа пополудни.

Марцел ( англ. ). ( Примеч. перев. )

Вернуться

31

19 марта 1947 г.

Брурия, дорогая моя!

Вот уже три месяца, как мы женаты. Пора сделать несколько замечаний, хотя я бы не осмелился утверждать, что знаю о будущем наших отношений что-либо, помимо собственной надежды на то, что они сохранятся навеки.

Начну с того, что мы оба знаем: поначалу любой брак сталкивается с трудностями, но у нас положение особое, потому что мы допустили ошибку, недооценив опасности. Я слишком легкомысленно отнесся к тому факту, что ты в меня не влюблена, ты тоже проявила излишнюю смелость, решив, что сможешь справиться с затруднениями, возможными в браке, когда выходишь замуж за кого попало ( за «кого попало» с точки зрения чувственной связи ).

Мы оба ошиблись, и ни один из нас не сдался. Это deus ex machina , это большая неожиданность для нас обоих и для тех, кто был настроен скептически.

Мы не сдались, потому что это было бы механистическим подходом. Мы не сдались, потому что нет гарантии, что за углом нас ждет нечто лучшее или по крайней мере не хуже того, что есть. Мы не сдались, потому что у нас ОБОИХ есть потребность в любви и потому что мы оба искренне надеемся, что есть шансы на перемены, или, точнее говоря, на развитие.

Беда была в том – и отчасти остается, – что мы настолько по-разному подходили к любви вследствие диаметральной противоположности нашего происхождения и жизненного опыта, и в том, что были неспособны к компромиссам на почве чувств, хоть мы и приняли логические решения в этом плане.

Остается вопрос, относятся ли столь сильные расхождения только к форме, или содержание любви в этих двух случаях тоже настолько разное, что этого не преодолеть никаким развитием или компромиссом?

Мне кажется, что это воззрение ложное: любовь – это естественная потребность любого нормального и здорового человека, то есть по крайней мере тех, кто не изуродован существующими общественными условиями.

До сих пор речь шла о том, что я назвал общими основаниями. Теперь что касается меня одного.

Сегодня ночью я должен признать, что слишком уж сильно втянулся в это дело. Слишком сильно еще и потому, что ни у одного из нас нет твердой почвы под ногами, и потому, что я уже потерял всякую связь со своей прошлой жизнью. Правда, я любил тебя, даже когда еще был отрезан от всякой надежды, что когда-нибудь мы снова встретимся, но эта любовь никогда не обязывала меня к тому, чтобы придумывать и осуществлять какие-либо планы в связи с самим собой, – она оказывала воздействие исключительно на чувственную половину или четверть меня.