Владимир Пастухов - Революция и конституция в посткоммунистической России. Государство диктатуры люмпен-пролетариата

Из какого бы социального сора не возникла перестройка, она стала величайшей революцией, перевернувшей жизнь страны. Судьба следующего поколения была уже целиком и полностью предопределена ею. Предполагалось, что это поколение должно было вдохновиться романтическими внешними идеалами шестидесятников, выкрасивших перестройку в цвета свободы. Но оно (и это по-своему логично) вдохновилось ее внутренней меркантильной сущностью. Это поколение выросло в гнилостной атмосфере разлагающейся советской империи. В жизнь оно вошло непуганым, потому что империя была слишком слабой, чтобы пугать и давить по-настоящему. Когда настала пора испугаться, как раз и случилась перестройка. Свободу это поколение ценило только на словах, потому что досталась она ему без борьбы, как манна небесная. Люди не привыкли ценить то, что получают даром. Зато распад СССР остался для большинства плохо заживающей раной. Поэтому перестройка в их памяти так навсегда и осталась праздником со слезами на глазах, вызывающим не столько восторг, сколько недоумение. Вторых шестидесятников из внуков «оттепели» не вышло, на место идеалистического романтизма пришел унылый практицизм. Это во многом обусловило деструктивный характер перестройки и всех последующих событий.

На смену поколению перестройки пришло поколение отвязных циников. Если задуматься, то никакое другое поколение в атмосфере «лихих девяностых» сформироваться не могло. Это было первое уже совершенно безыдейное, но еще советское по сути поколение. Оно социализировалось в атмосфере бандитского беспредела и всепоглощающего стяжательства. Оно еще помнило о советских жизненных стандартах и видело, как на глазах буквально из ничего вырастают гигантские пузыри немыслимых состояний. Главным событием их жизни была приватизация. Вместо возмущения им завладела зависть — они жили у источника, но не смогли напиться, так как были слишком молоды. Главной целью их жизни стало наверстать упущенное. Их не интересовали средства, их интересовала сумма. Они ментально созрели для Путина раньше, чем история явила его на свет. Они стали его главной социальной опорой, из них он набрал свое новое посткоммунистическое дворянство. Он дал им все, они почти два десятилетия обеспечивают стабильность его режима. Единственное, что они не учли, — что им на смену придут те, кто будет еще круче и циничнее них.

На первое по-настоящему постсоветское поколение неоправданно возлагались большие надежды как на поколение «свободы». Считалось и отчасти продолжает считаться, что поколение, не отравленное советскими парами, станет строителем новой России. Все, мечтающие о какой-то другой России, заигрывают сегодня с этим поколением, полагая, что это и есть та самая революционная или контрреволюционная молодежь, которая должна определить будущее страны. Между тем молодая была не молода. В жизнь вступает безвременно состарившееся поколение, у которого нет даже своего собственного будущего. Это поколение мегапотребителей, первым впечатлением жизни которых был ранний Путин. Оно смутно помнит беспредел 90-х, а СССР ему кажется вообще доброй старой сказкой. Авторитаризм, особенно в формате «суверенной демократии», является для него привычной и естественной средой обитания. Девиз этого поколения — урви от жизни все. Это убежденные консьюмеристы. Главным событием их жизни стал нефтяной бум, обеспечивший этому поколению небывалый и ничем не оправданный уровень жизни. Они инфантильны и агрессивны. Их амбиции сопоставимы только с их аппетитом. Из всех видов свобод наиважнейшей для себя они считают свободу потребления. Это поколение лишних людей, которому кажется, что оно востребовано. Оно является социальной базой всех провластных радикальных движений, но не потому, что любит власть, а потому, что любит красивую и комфортную жизнь. Оно не только поддерживает перерождение авторитаризма в неототалитаризм, но и всячески провоцирует его. Поколение надежды оказалось поколением исторического тупика. Удел лучших его представителей — эмиграция, либо внешняя, либо внутренняя.

Люди, родившиеся в России на восходе XXI века, могут оказаться поколением будущего не только по той естественной причине, что им еще только предстоит влиться в общественную жизнь, но и потому, что, возможно, именно этому поколению предстоит предопределить в долгосрочной перспективе судьбу русского народа. По авторитетному мнению Дмитрия Быкова, те, кому сейчас от пятнадцати до двадцати лет, очень существенно отличаются от старшего поколения, причем в положительную сторону. Быков же высказал и весьма глубокую догадку о том, почему в условиях более жесткой диктатуры вырастают более цельные, более дееспособные поколения. Он заметил, что воспитывает не вектор, а величина. Поэтому в тяжкие, но эпические времена вырастают гиганты, а в хлебные и вялые — пигмеи. Времена становятся все более эпические. Не исключено, что главным событием в жизни нового поколения будет еще одна война, и дай Бог, чтобы местная, а не мировая. Расти им придется в удушающей атмосфере нарастающего мракобесия, которое все меньше будет похоже на вегетарианскую диктатуру нулевых. Будет где разгуляться сильному характеру. Похоже, Россия снова учится закалять сталь. Этому поколению каждый день придется делать серьезный нравственный выбор. Многие сделают его не в пользу добра, но те, кто отвергнет зло, будет стоять на своем твердо. Они будут воспитаны на неоимперских идеалах в осознании не слабости, а силы. Тем жестче будет столкновение с реальностью, когда выяснится, что посткоммунистическая империя была блефом и выдумкой. Слабый характер при столкновении с реальностью подстраивается под реальность, сильный — меняет реальность. Растет поколение, способное менять реальность на ту, которая его больше устраивает.

Они войдут в политическую жизнь между 2020 и 2025 годами, как раз тогда, когда режим перевалит через свой «апофегей» (спасибо Юрию Полякову за метафору) и начнет покрываться плесенью. Им, по всей видимости, придется серьезно размежеваться в вопросе о выборе путей развития страны. Поэтому вариант перерастания империалистической войны в гражданскую снова не исключается. Чисто теоретически действительно есть основания полагать, что поколение «2017+» окажется более ярко окрашенным, чем три предыдущих.

Из всего вышесказанного вытекает один практический вывод: серьезного сдвига в общественной жизни России не следует ожидать ранее 2020—2025 годов. До этого времени не сформируется субъект социального действия, способный продавить какие-либо перемены. Поколения 1955—1970 и 1970—1985 годов сами являются демиургами существующего статус-кво, а поколение 1985—2000 годов не оправдало возлагавшихся на него надежд, отравившись испарениями «совка». Поэтому так велико значение поколения 2000—2015, за которое, по моим представлениям, сейчас должна начаться самая серьезная борьба. Конечно, все может случиться и ранее 2020 года, если мировой кризис все-таки перейдет из вялотекущей формы в активную или если правящий режим допустит серьезную ошибку, сам спровоцировав революцию. Но это вряд ли пойдет России на пользу, потому что революция в стране, где нет силы, способной ее подхватить и возглавить, придав ей четкий вектор, протекает особенно болезненно.