Алексей Пушков - Миссия России. Хватит ли сил у Путина?

В 1998 году, когда он занимал пост министра иностранных дел России, американская консервативная газета «Уолл-стрит Джорнэл» опубликовала статью-обращение к Борису Ельцину. Называлась она так: «Увольте Примакова». Заголовок был откровенно хамский, статья — тоже. Впрочем, это был именно тот тон, в котором с нами тогда общалась значительная часть американского политического класса. Мне запомнилась эта статья потому, что тогда же в одной российской газете я написал на нее ответ. Позволю себе его процитировать:

«Чем раздражает Примаков американских правых, да и не только правых, ясно. В его лице США столкнулись с политиком вполне американского типа — упорным, умеющим торговаться и добиваться своего, имеющим чувство цели и способным ориентироваться в хитросплетениях мировой дипломатии. Готовые аплодировать Джеймсу Бейкеру или Генри Киссинджеру, американцы не могут перенести, что столь же жесткий и маневренный дипломат возглавляет внешнюю политику России. То, что их приводит в восторг в себе самих, отчаянно не нравится в других».

Все, что произошло с тех пор, подтвердило верность этой характеристики. К ней следует добавить еще два очень важных качества. Это — чувство собственного достоинства и бескомпромиссность в ключевых, принципиальных вопросах. Знаменитый разворот Примакова над Атлантикой в марте 1999-го, когда США начали бомбить Югославию, — проявление именно таких качеств. Примаков тогда в знак протеста против бомбежек не просто отказался от запланированного визита, а заложил основы будущего разворота в российской внешней политике к защите наших, а не чужих национальных интересов. Говорят, когда Примаков, решив развернуться, позвонил с борта самолета Борису Ельцину и сообщил ему, что возвращается, тот, немного подумав, спросил лишь: «А бензина хватит?». «Хватит, Борис Николаевич», — ответил Примаков. «Хорошо», — сказал Ельцин.

Таким образом, Примаков начал стратегический разворот внешней политики России в сторону самостоятельности и суверенности. Он был уверен — бензина у нас хватит. Позже, уже в других — более благоприятных условиях — эта линия была продолжена и закреплена новым руководством России. Но начало ей положил именно Евгений Примаков.

Я познакомился с Примаковым в 1996 году. Дело было вскоре после его назначения министром иностранных дел. В ходе беседы стало ясно, что подходы к внешней политике, которые высказывал Примаков, совпадали с теми взглядами, которые у меня сформировались к этому времени.

Евгений Примаков кардинальным образом отличался от своего предшественника Андрея Козырева. Президент Ельцин назначил Козырева министром иностранных дел в 1991 году и потом, несмотря на все наши внешнеполитические провалы, долго держал его на столь важном посту, поскольку его об этом просили американцы. Козырев шёл на все возможные уступки Вашингтону и всегда считал, что нравиться Соединённым Штатам важнее, чем защищать интересы своей собственной страны. Его так и называли за глаза — «американский министр иностранных дел» в Москве.

Примаков был полным антиподом Козырева, поэтому американцы восприняли его назначение с большим подозрением. Они осознавали, что в его лице столкнутся с политиком американского типа — достаточно жёстким, умеющим отстаивать свои позиции и прекрасно понимающим их стратегию. Им стало ясно, что с приходом Евгения Максимовича игра в поддавки закончилась.

Появление Примакова на посту главы МИДа не было случайностью. К середине 1990-х годов в российском политическом классе и общественном мнении созрело отторжение курса Козырева. В результате возник запрос на другую внешнеполитическую идеологию — более патриотичную и самостоятельную. Период добровольной зависимости от США заканчивался. Примаков же стал воплощением переориентации нашей внешней политики на защиту наших собственных интересов. Это особенно ярко проявилось во время его знаменитого разворота над Атлантикой, хотя он никогда не отрицал необходимость взаимодействия России с Западом. Более того, он считал это важным элементом нашей международной стратегии, но это взаимодействие, с его точки зрения, должно строиться на основе равноправия и чёткого понимания российских национальных интересов.

2015 г.

— Как вы оцениваете решение о воссоединении Крыма с Россией?

— Это решение было обусловлено двумя факторами. Во-первых, мы не могли оставить украинским ультранационалистам регион, где проживает в основном русское население. В противном случае, думаю, жертв там было бы не меньше, чем в Донецке или Луганске. Так что мы фактически спасли русское население Крыма, и не только русское, но и крымско-татарское, да и украинское. Потому что снаряды не разбирают, куда падать и кого убивать — русских, украинцев или татар.

Во-вторых, была и геополитическая причина. Владимир Путин ее сформулировал очень четко: он сказал, что в НАТО по большей части хорошие парни, но «пусть уж лучше они приезжают к нам в гости в Севастополь, чем мы к ним». Всем понятно, что контроль над Крымом и контроль над Севастополем — это контроль над всей северной частью Черного моря. И с учетом того, что именно в Болгарии и Румынии будут размещаться системы американской ПРО, что значительную часть своих противоракетных систем американцы будут размещать на военных кораблях, которые будут курсировать по Черному морю, нам, конечно, был необходим противовес. И Севастополь его обеспечивает.

Так что у России не было выбора. Любой другой шаг являлся бы геополитическим отступлением и был бы уязвим в морально-нравственном смысле.

— Можно ли говорить о том, что России навязали конфликт на Украине?

— Уж точно нельзя говорить, как наши либералы, что Россия сама ввязалась в этот конфликт. Его нам навязали — безусловно. К своему логическому завершению подошел тот конфликт национальных интересов, прежде всего между Россией и Соединенными Штатами, который очень остро обозначился уже во второй половине 1990-х годов. Ведь украинский кризис стал своего рода продолжением кризиса вокруг расширения НАТО, а курс на это был взят США еще тогда.

Цель ясна: оторвать Украину от России. Но не для того, чтобы помочь ей стать нейтральным государством, которое не будет ни с Россией, ни с западным альянсом. Нет, план был совершенно другой, и он сейчас выполняется, — чтобы оторвать Украину и противопоставить ее России, сделать ее плацдармом для антироссийской политической деятельности, превратить ее в своеобразную антитезу России на постсоветском пространстве.

В апреле 2008 года администрация Джорджа Буша-младшего, будучи уже на последнем издыхании, попыталась добиться фактического включения Украины в НАТО на саммите альянса в Бухаресте. Но тогда Франция и Германия заблокировали это решение. В итоге в 2014-м был организован «второй Майдан». Его задача заключалась в изменении той системы отношений, которая не позволяла принять Украину в НАТО и предполагала сохранение на неопределенное, очень долгое время российской военной базы в Севастополе. Потому что такая стратегическая расстановка сил в этом регионе не устраивала Соединенные Штаты.