Макс Вебер - Власть и политика [сборник]

Против путчей, саботажа и тому подобных политически бесплодных взрывов, проявляющихся во всех странах – и у нас реже, чем где бы то ни было – любое, в том числе и самое что ни на есть демократическое и социалистическое правительство, должно применять законы военного времени, если оно не желает навлечь такие последствия, как сегодня в России. Об этом не стоит понапрасну тратить слова. Однако гордые традиции политически зрелых и не подверженных трусости народов всегда и повсюду подтверждались на деле тем, что народы эти сохраняли крепкие нервы и холодную голову, хотя и побеждали насилие насилием, – однако же затем они пытались разрешить проявившееся во вспышках напряжение чисто деловым способом, но, прежде всего, тотчас же восстанавливали гарантии гражданских свобод и вообще не давали сбить себя с толку относительно своих политических решений. У нас с полной уверенностью следует ожидать того, что сторонники старого порядка и бесконтрольного господства чиновников воспользуются любой – пусть даже совершенно незначительной – вспышкой синдикалистского путчизма ради давления на, к сожалению, пока еще очень слабые нервы обывателей. Ведь к позорнейшим событиям эпохи Михаэлиса относится та спекуляция на трусости буржуазии, каковая проявилась в попытке чисто сенсационного использования поведения нескольких дюжин фанатиков-пацифистов ради чисто партийно-политических целей и без учета того, как она повлияла на врагов и – на союзников. После войны подобные спекуляции будут повторяться в большем объеме. И по реакции на них мы тогда узнаем, достигла ли германская нация политической зрелости. Если бы такие спекуляции удались, нам бы пришлось потерять веру в наше политическое будущее; богатый опыт, без сомнения, говорит, что это, к сожалению, возможно.

Демократизация партийного дела у левых и у правых, – ибо «пангерманская» демагогия и современная демагогия «родины» внушает сомнение даже по сравнению с соответствующей ей французской демагогией, – стала у нас неотменимым фактом. Но демократизация избирательного права является настоятельно необходимым и политически неотложным требованием дня, прежде всего для германского государства-гегемона. Не говоря уже обо всем остальном, определяющие государственно-политические соображения здесь таковы: 1. сегодня бои за избирательное право могут привести только к равному избирательному праву, а их ужасно озлобляющую бесплодность следует убрать из политической жизни прежде, чем бойцы вернутся с войны, чтобы заново заняться строительством государства; 2. политически несправедливо обижать в отношении избирательного права возвращающихся на родину бойцов – по сравнению с теми прослойками, каковые тем временем на родине смогли сохранить или даже улучшить свое социальное положение, и даже приумножить свое имущество и свою клиентуру, – тогда как бойцы истекали кровью на фронте за выживание этих разбогатевших прослоек. Разумеется, чисто фактически можно воспрепятствовать и этой государственно-политической необходимости. Но за это упущение ждет страшная расплата. Если оно произойдет, то нация никогда уже – в отличие от августа 1914 года – не сможет сплотиться против любой внешней угрозы. Мы будем обречены на то, чтобы оставаться небольшим, пусть даже технически весьма неплохо управляемым, консервативным народом, который интересуется лишь собственной страной ( Binnenvolk ), без возможности – а впрочем, и без духовных притязаний на всемирно-политическое значение.

В свое время было предложено упорядочить вопрос об избирательном праве отдельных государств империи так, чтобы каждый, кто находился в действующей армии, наделялся избирательным правом более высокого класса или типа в любом федеральном государстве с классовым избирательным правом. Поскольку формально это предложение означало лишь временное изменение Имперской конституции, оно было безвредно для принципа федерализма, и его можно было бы сформулировать так, чтобы в экстренных случаях не было необходимости обращаться в прусский ландтаг. Следовало ожидать, что это решение встретит сопротивление.

И все-таки в некоторых берлинских газетах мы с удивлением прочли о том, что вопрос о прусском избирательном праве представляет собой чисто прусское внутриполитическое дело, и что если им будут заниматься другие государства империи, то произойдет вмешательство в прусские дела или даже попытка «медиатизации» [98] Исторический термин, означающий выведение из подчинения императору Священной Римской империи и подчинение непосредственно вышестоящему князю. – Прим. пер. Пруссии. Здесь следует полностью отвлечься от того, что подавляющее большинство депутатов германского Рейхстага, который должен был принимать этот закон – депутаты от Пруссии – хотя и не от прусской плутократии. Впрочем, чтобы прояснить значение таких оборотов речи, достаточно составить себе представление о положении прусского ландтага в Германской империи. Правда, оно скрыто за густым туманом государственно-правовых формулировок. Как известно, император и король Пруссии осуществляет причитающиеся ему в империи права частично как император под ответственностью рейхсканцлера, а частично как король Пруссии, по инструкции прусских уполномоченных в Бундесрате под ответственностью прусского министерства. Рейхсканцлер формально несет ответственность только перед Рейхстагом, а прусские министры – только перед прусским ландтагом. Пока представляется, что всё в порядке и соответствует правовому положению других федеральных государств. Поскольку же Пруссия в Бундесрате располагает едва ли половиной голосов, причитающихся ей сообразно ее размерам, кажется, что здесь мы имеем дело даже с чрезвычайным самоуничижением. Лишь при ближайшем рассмотрении выясняется, что прусский ландтаг и некоторые чисто прусские органы власти занимают по отношению к парламентам и органам власти всех остальных отдельных государств принципиально отклоняющееся от «нормы», в высшей степени привилегированное и особое положение.

Не говоря уже о полагающемся Пруссии «председательстве в Союзе», она пользуется особым положением, в первую очередь, благодаря конституционному предписанию (Имперская конституция, Ст. 5, Абз. 2, Ст. 37), согласно которому ее голосов в Бундесрате совершенно достаточно для того, чтобы воспрепятствовать любому изменению в законодательстве не только по военному делу и военно-морским силам, но и по любым таможенным тарифам и налогам на предметы потребления (согласно Ст. 35), т. е. по торговой политике и всем относящимся к ней имперским административным мероприятиям. Это право действует даже тогда, когда все прочие правительства государств и весь Рейхстаг хотят единодушно проголосовать за изменение. В Северогерманском Союзе у Пруссии не было такой привилегии в отношении финансов; она представляет собой новинку из Версальского договора, первоначально заключенного с Баденом. Относительно подготовки голосов в Бундесрате, наделенных такими привилегированными полномочиями, прусское правительство формально несет ответственность исключительно перед прусским ландтагом. Как показывает известный налоговый законопроект прусских консерваторов, прусский ландтаг тоже не испытывает ни малейших сомнений, когда пользуется своими властными полномочиями. Кроме того, Пруссия обладает правом решения голосом председателя (при равном количестве голосов). Бундесрат насчитывает 61 голос. Но голоса от Эльзаса-Лотарингии подготавливаются тамошним наместником, которого император и прусский король назначает и смещает по своему усмотрению. Одно из карликовых государств (Вальдек) по финансовым причинам уже управляется Пруссией и представлено ею в Бундесрате. Следовательно, все три королевства, все шесть великих герцогств и все три ганзейских города плюс величайшее герцогство (Брауншвейг) не в состоянии получить большинство притом, что Пруссия кроме голосов от Эльзаса-Лотарингии располагает лишь голосами всех карликовых государств. Если бы прошел консервативный законопроект, предлагающий в будущем оплачивать общеимперский дефицит за счет его перераспределения по союзным государствам, то все мелкие и многие средние государства практически оказались бы вынужденными поступить подобно Вальдеку. Кроме того, как известно, прусский министр путей сообщения располагает средствами принуждения, заставляющими эти правительства идти на уступки. Итак, если речь не идет о чисто династических вопросах или о сугубых интересах каждого государства, т. е. во всех позитивных вопросах имперской политики Пруссия всегда имела и имеет за собой твердое большинство, поскольку карликовые государства были своего рода поставщиками голосов для Пруссии, а в будущем этого и подавно следует ожидать по финансовым причинам. Значит, согласно конституции, позицию имеющей решающее значение для Бундесрата председательской власти, а тем самым – и политику империи сплошь и рядом определяет ответственность не перед германским Рейхстагом, а перед прусским ландтагом.