Ноам Хомский - Кто правит миром?

Все это, как и многое другое, может продолжаться и дальше, до тех пор пока господствует доктрина Муашера. Пока население апатично и пассивно, пока увлекается потреблением и ненавистью к слабому, власть имущие могут делать все, что хотят, а те, кто выживет, будут созерцать результаты их деятельности.

5. Упадок Америки: причины и последствия

То, что «страна, которую еще совсем недавно все приветствовали, которая шагала по миру, как колосс, обладающий несравненным могуществом и притягательностью… ныне приходит в упадок, зловеще угрожающий полным разложением» [138], в Соединенных Штатах «стало обыденной темой». Эта тема, сформулированная в 2011 году в летнем номере журнала Академии политических наук, действительно вызывает доверие, и не без причины, хотя здесь требуется целый ряд оговорок. В действительности упадок начался вскоре после Второй мировой войны, когда США были еще на пике своего могущества, а замечательная риторика триумфального десятилетия после крушения Советского Союза, по большому счету, была самообманом. К тому же общепризнанный вывод о том, что могущество переходит к Китаю и Индии, вызывает большие сомнения. Это бедные государства с огромными внутренними проблемами. Мир конечно же становится разнообразнее, но невзирая на весь упадок Америки никаких конкурентов на роль могущественного глобального гегемона в ближайшем обозримом будущем ей опасаться нечего.

Давайте вкратце вспомним, в качестве важного элемента истории, что во время Второй войны специалисты по планированию признавали – по окончании войны страна будет обладать непревзойденным могуществом. Из документов того периода следует, что «президент Рузвельт был нацелен на гегемонию США в послевоенном мире», если прибегнуть к оценке историка дипломатии Джеффри Уорнера, одного из ведущих специалистов по этой теме [139]. Доктрины подобного рода превалируют и сегодня, однако былым размахом похвастаться уже не могут.

Планы военных лет, которые вскоре следовало скрупулезно воплотить в жизнь, были вполне реалистичными. Соединенные Штаты на тот момент давно стали богатейшей страной мира, намного опередив всех остальных. Война положила конец Великой депрессии, и американская промышленная мощь выросла практически в четыре раза, в то время как ее конкуренты были разорены. К концу войны Соединенные Штаты обладали половиной мировых богатств и не знали себе равных в плане безопасности [140]. Каждому региону «великой зоны» отводилась определенная «функция» в рамках глобальной системы. Наступившая впоследствии «холодная война» в значительной мере сводилась к усилиям двух супердержав установить собственный порядок в зонах их влияния: Советского Союза – в Восточной Европе, США – во всем остальном мире.

К 1949 году «великая зона», которую планировали контролировать Соединенные Штаты, серьезно сократилась по причине «потери Китая», как это обычно принято называть [141]. Фраза довольно любопытная: потерять можно только то, чем ты владеешь, но при этом считается само собой разумеющимся, что Соединенным Штатам по праву принадлежит весь мир. Вскоре из-под контроля Вашингтона стала ускользать Юго-Восточная Азия, что привело к кошмарным войнам в Индокитае и повальным убийствам в Индонезии в 1965 году, когда США восстановили в этой стране свое господство. Одновременно по всему миру свергались правительства и применялось массовое насилие с целью поддержания так называемой стабильности.

Но упадок был неизбежен – по мере того как восстанавливалась промышленность других государств и по мере того как своим мучительным чередом шла деколонизация. К 1970 году принадлежащая США доля мировых богатств сократилась до 25 % [142]. Промышленный мир стал триполярным, в роли крупнейших его центров теперь выступали Соединенные Штаты, Европа и Азия, главным экономическим оплотом которой на тот момент была Япония, превращавшаяся в самый динамичный регион планеты.

Двадцать лет спустя рухнул СССР. Реакция Вашингтона на это событие очень многому учит нас в плане реальности «холодной войны». Администрация президента Джорджа Буша-старшего, который тогда был у власти, тут же заявила, что политика никоим образом не изменится, хотя объяснять ее теперь будут уже другими причинами: содержать огромные армии нужно не для защиты от русских, а для противостояния «технологическим ухищрениям» стран третьего мира. Аналогичным образом, пришлось поддерживать и «промышленное производство оборонительных систем», хотя под этим эвфемизмом подразумеваются высокотехнологичные отрасли, в огромной степени зависящие от правительственных субсидий и инициатив. Целью сил вторжения оставался Ближний Восток, в серьезных проблемах которого, после полувека обмана и лжи, больше «нельзя было обвинять Кремль». Все молчаливо признали, что главным камнем преткновения всегда был «радикальный национализм», иными словами, попытки государств идти по пути независимости в нарушение принципов «великой зоны» [143]. Эти принципы никто и не думал коренным образом менять, что вскоре недвусмысленно показала доктрина Клинтона (согласно которой Соединенные Штаты могли в одностороннем порядке прибегать к военной мощи для продвижения своих экономических интересов) и глобальное расширение НАТО. После краха вражеской сверхдержавы наступил период эйфории, насыщенный волнительными сказками о «конце истории» и трепетными аплодисментами в адрес внешней политики президента Билла Клинтона, которая вошла в «фазу благородства», окруженная «ореолом святости», и впервые в истории повела нацию по пути «альтруизма», по пути приверженности «ценностям и принципам». «Новому миру идеалистов» больше ничто не мешало «положить конец бесчеловечности», теперь наконец он мог беспрепятственно продвигать недавно родившиеся международные нормы гуманитарного вмешательства.

И это только несколько страстных похвал видных интеллектуалов того времени [144].

Но так восторгались не все. Традиционные жертвы, такие как глобальный Юг, яростно осуждали так называемое право на гуманитарную интервенцию, считая его не чем иным, как старым «правом» на имперское доминирование, но выряженным в новые одежды [145]. Более трезвые головы среди политической элиты внутри страны видели, что для значительной части мира США «превращались в необузданную сверхдержаву», «в величайшую внешнюю угрозу народам». «Первейшим необузданным государством сегодня являются Соединенные Штаты», как сказали Сэмюэл П. Хантингтон, профессор политологии из Гарварда, и Роберт Льюис, президент Американской ассоциации политологии [146]. Когда к власти пришел Джордж Буш-младший, нараставшую в мире волну враждебности к Соединенным Штатам уже нельзя было игнорировать; особенно рейтинги Буша упали в арабских странах. Обама и вовсе совершил впечатляющий подвиг: его поддержка в Египте скатилась до 5 %, да и в других государствах региона тоже была ненамного большей [147].