Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Купюры имели место и при упоминании другого крупного военачальника, а в 1950-е годы — главы государства, Шарля де Голля. Во втором томе, описывая свое общение с этим «высоким, флегматичным человеком», Черчилль признается, что уже в 1940 году у него сформировалось мнение: «Вот он, констебль Франции». В этом небольшом фрагменте, касающемся общения с будущим главой Пятой республики, он выделил одно качество, которое современными последователями эмоционального интеллекта в лидерстве признается важнейшим для успешного руководства — эмпатия: «под невозмутимой и непроницаемой манерой поведения де Голля мне показалось, что он обладает замечательной способностью чувствовать чужую боль» [129].

В дальнейшем Черчилль упоминал о «резких заявлениях» со своей стороны в адрес генерала. Он признался, что имел с де Голлем «много резких споров», что его «возмущало» «заносчивое поведение» француза, который, не имея «нигде прочной опоры», позволял себе «игнорировать всех». Однако принципиальным для британского премьера было то, что де Голль представлял и даже олицетворял Францию, «великую нацию с ее гордостью, авторитетом и честолюбием». «Я знал, что он не является другом Англии, — писал Черчилль. — Но я всегда признавал в де Голле дух и идею, которые на всем протяжении истории будут сопутствовать понятию „Франция“» [130]. В пятом томе автор вновь коснулся бурных дискуссий с лидером «Свободной Франции». По настоянию Дикина и Линдемана он согласился удалить из приведенных в книге документов 1943 года нелицеприятные комментарии, например указание на то, что де Голль проявляет «симптомы перспективного фюрера», или что он «объединяет в себе Жанну д’Арк и Клемансо». Коррекции подвергнутся и другие фрагменты. Из текста будет удалено послание Идену от 13 июня 1944 года, в котором премьер-министр наставляет своего коллегу: «Помни, уде Голля нет ни капли великодушия». Из телеграммы Рузвельту от 22 октября исчезло замечание, что де Голль «причинит весь вред, который только сможет». В другом обращении к президенту США, сообщая о том, что ему удалось восстановить «дружеские личные отношения» с французским генералом, была вычеркнута следующая за этим признанием фраза: «…который стал лучше после того, как лишился большей части своего комплекса неполноценности» [131].

Де Голля и Черчилля связывали противоречивые, иногда уважительные, иногда вздорные, по-своему почтительные, но всегда неравнодушные отношения. Когда с Черчиллем будут согласовывать план его похорон, он потребует, чтобы гроб с его телом до кладбища в Блэдоне, графство Оксфордшир, где он планировал обрести последний приют, отправляли с вокзала Ватерлоо. Когда его попросят пояснить, чем объясняется это пожелание, ведь до Оксфордшира гораздо легче доехать с вокзала Паддингтон, он ответит, что его желание связано с де Голлем. Француз наверняка посетит траурную церемонию, так пусть в этот момент он вспомнит об одном из самых известных поражений французской армии от руки нескольких держав, ведомых в бой британским полководцем [132].

Если говорить об изложении конкретных эпизодов в пятом томе, то, как и раньше, Черчилль обходит стороной Восточный фронт. Своим помощникам он дал указание ограничить описание событий на этом театре военных действий всего двумя тысячами слов. Признавая, что «по своим масштабам победа, которую вели русские, превосходит» «Оверлорд» и события в Италии, а также отмечая, что именно эта борьба «создала основу, позволившую британским и американским армиям приблизиться к кульминационной точке войны» [133], Черчилль, тем не менее, уделил ничтожно мало места описанию героических битв Красной армии. Например, о трех «огромных сражениях у Курска, Орла и Харькова» было рассказано всего на полутора страницах, и это при том, что произошедшее на Курской дуге даже западными историками оценивается как «величайшее танковое сражение в истории», точка бифуркации, когда советские войска начали победоносное шествие на Берлин. Аналогичная судьба постигла и масштабное наступление Красной армии в начале 1944 года, в результате которого были освобождены Ленинград и Крым. Этим событиям отводится всего одна страница. Современные исследователи полагают, что столь явный перекос изложения объясняется не только антуражем «холодной войны», но и подходом автора с концентрацией на «стратегии, а не на отдельных операциях» [134].

В своей небольшой, но увлекательной биографии Черчилля Поль Эддисон отмечает, что «Вторая мировая война» гораздо интереснее тем, что автор оставил за рамками повествования, нежели материалом, который тот включил в свое произведение [135]. Подобное замечание справедливо для советской темы. Рассматривая описание усилий Советского Союза в сокрушении гитлеровской Германии, невольно возникает вопрос, как Черчилль относился к своему восточному союзнику. Вопрос непростой и однозначного ответа не имеющий. В историографии принято часто цитировать слова Черчилля из памятной записки Идену от 21 октября 1942 года: «Было бы неизмеримой катастрофой, если бы русское варварство подавило культуру и независимость древних государств Европы» [136]. Куда менее известен другой объемный документ, адресованный тому же Идену в январе 1944 года, в котором Черчилль согласен признать контроль СССР над Прибалтикой: «Огромные победы русской армии, коренные изменения, которые произошли в характере русского государства и правительства, новая уверенность, которую мы испытываем в отношении Сталина, — все играет свою роль». Однако в апреле 1944 года, после неудачного обсуждения польского вопроса, Черчилль вновь меняет точку зрения, заявив Идену: «Несмотря на то что я сделал все возможное, чтобы с симпатией относиться к коммунистическим лидерам, я не чувствую к ним даже малейшего доверия и не могу испытывать какой-либо уверенности» [137]. Оба эти послания 1944 года Черчилль не стал включать в пятый том, но сама амплитуда колебаний британского политика показательна, представляя его как ищущего компромисс и готового к диалогу, формируя образ, который больше соответствует действительности, чем привычное восприятие расчетливого и непримиримого антисоветчика.

Пятый том, хотя и стал важной вехой на пути создания «Второй мировой войны», не завершал литературный проект. После публикации этого тома, а также назначения Черчилля на пост премьер-министра, читатели все чаще стали задаваться вопросами, как при нынешней загрузке автор собирается закончить свой монументальный труд и сколько на это уйдет времени. Ответ они узнают чуть более чем через год, когда в конце ноября 1953 года появится продолжение (или, если быть точным, завершение) серии. В предисловии к шестому тому, которое датируется 30 сентября 1953 года, Черчилль указывает, что «первоначальный текст был закончен почти два года назад». Правда, «другие обязанности» вынудили его ограничиться в дальнейшей работе «лишь общим наблюдением за процессом проверки фактов и получением необходимого согласия на опубликование оригинальных документов» [138].