Роберт Аракелов - Нагорный Карабах: виновники трагедии известны

Вот такие мысли рождались у меня от всего виденного в Карабахе. От фактов и лиц. Гете как-то сказал, что под каждым могильным камнем — всемирная история. Да, каждый человек — это целый мир, мир любви и страданий, надежд и разочарований, мир больших и малых страстей.

И сколько же таких миров исковеркала, перечеркнула трагедия Карабаха. Ужаснутся ли ее авторы.

Однажды давно мне пришла на ум мысль о том, как правильно распорядилась природа, поместив в семицветье радуги — среди красного, оранжевого, желтого, зеленого, голубого, синего и фиолетового цветов — на его левом фланге именно красный цвет. Мысль эту я вспомнил сейчас потому, что нынешние, с позволения сказать, демократы те, что мечтают о реставрации в стране капитализма, обычно называют коммунистов правыми, а себя — левыми. Нет, господа, на левом фланге радуги природа сама поместила цвет, и тут уже ничего не поделаешь. Так что, перебирайтесь-ка, господа, на свои места. И еще я думаю сейчас о том, что не случайно и отсутствует в спектре радуги коричневый цвет, ибо не то что с ним, но и с его оттенками не может сосуществовать красный цвет. Не может, как не могут сосуществовать идеалы коммунизма с идеологией национализма, всегда проявляющей непреодолимое влечение ко всему коричневому. Все это к слову, к тому, что накопилось у меня в душе, и требует быть высказанным. А за ним — к существу дела.

В партию я вступил в 1972 году, поступал в имени 26 бакинских комиссаров районном комитете города Баку, вроде бы в последствии исправно исполнял все партийные поручения, в том числе оплату взносов. Но когда, после известных событий, я уехал из Баку, платить их было некуда, поскольку нигде на учете не состоял. Но перебравшись в Степанакерт и устроившись на работу в Газовой управление области, я уже через неделю подумал о том. что пора мне как-то устраивать и свои партийные дела. Но сему поводу я подошел к секретарю партбюро управления, которая (а секретарем была женщина) сказала, что вопросами снятия с учета и взятия на учет ведает нынче учетный отдел горкома партии, куда мне и следует обратиться. Я так и поступил, и уже на следующий деть сидел перед заведующим учетного сектора Горкома партии неким молодым человеком, если мне память не изменяет, по имени Варган. Он принял от меня партбилет, выписал из него некоторые данные, которые необходимы были ему для направления запроса в Баку, и покончив с делами, он разговорился со мной. Он рассказал мне о том, что партийная организация области считает себя уже выбывшей из состава компартии Азербайджана и посему поводу обратилась в ЦК КПСС с тем, чтобы ей позволили на правах самостоятельного члена находиться в непосредственном подчинении Центрального комитета. Однако как с досадой добавил он, был получен отказ. Но они, упорствуя в своем желании не быть подведомственными ЦК Компартии Азербайджана, подготовили и направили документы на предмет того, чтобы областную парторганизацию переподчинили ЦК Компартии Армении. И теперь вот ждут официального ответа, хотя, уже окончательно упавшим голосом добавил он, до них дошли вести, что отказано им и в этом тоже.

«Ну, какая же Вам разница, — спросил я его, а он уже, по-видимому, и не понимающий всю нелепость и чудовищность своих слов, ответил мне: Это почему же я, армянин, буду проходить по ведомству партийной организации Азербайджана?» «Так ведь отказали же вам, — что же, прикрыть партийную организацию области,» — вскричал я. «Не будет иного выхода, — ответил он мне, — и прикроем, хотя есть тут у нас один вариант. Подумываем о том, а не переименовываться ли нам в Социалистическую партию НКАО на платформе КПСС. Вот и окажемся автоматически вне компартии Азербайджана.»

Бредовая изощренность националистически извращенного ума и впрямь может сразить любого. Я взял у него свой партбилет, тот листок бумаги, куда он выписал обо мне кое-какие сведения, и ушел. Шел и думал о том, что членом такой вот партийной организации я конечно же, никогда не пожелаю быть и не буду, а партбилет оставлю при себе как память о том прошлом, с которым сегодня оборвалась еще одна связь, но которая нетленно в душе моей до последних моих дней...

А что касается коммунистов; то присутствие их в общественной жизни области уже и не ощущалось. Да и как иначе, если и Обком, и Горком превратились в логово национализма, а партийные руководители, и прежде всего бывший первый секретарь Обкома, стали подпевалами сепаратизма. Подпевал, ясное дело, не уважают, и с падением их авторитета, падал и сокращался, как шагреневая кожа, авторитет и самой партии. Многие из нее выходили, другие, формально не выйдя, и год и два не платили взносы, а третьи, и тоге хуже, выйдя из партии, вступали в организации, ничего общего не имеющие с партией или даже ей противостоящей. В городе, к примеру, муссировались слухи о создании здесь отделения армянского общенационального движения, а однажды один случайный попутчик, изрядно нагрузившись, никак не мог вынуть из какой-то потайного кармана членский билет партии Дашнакцутюн, к которой, как он бахвалялся, принадлежал.

Национализм, а тем более национализм воинствующий, не может скатиться к позиции антикоммунизма, что в конце концов случилось «карабахским движением». Причем отношение собственно к партии, к ее лидерам сепаратистских кругов области характерно было весьма интересной коллизией, о которой я и хотел бы немного, с тобой вместе читатель, порассуждать. Как известно, движение за отделение НКАО от Азербайджана началось в 1988 году, хотя в в скрытой форме, но весьма активно подготовка к открытому выступлению шла еще раньше. Уже в 1986, а более интенсивно в 1987 годах в области стали появляться листовки подстрекательского содержания, причем оперативное, так сказать, руководство этой грязной работы осуществлял Игорь Мурадян, бывший житель НКАО, перебравшийся затем в Ереван. Выбор времени, конечно же, был не случаен, — в стране перестройка, началась по инициативе партии и возглавил ее Генеральный Секретарь ЦК КПСС. Демократизация как принцип руководствования при принятии решений воле изъявлением народа, гласность, плюрализм — все эти составляющие перестройки националистическим кругам в Армении, в НКАО представлялись как факторы, действующие в пользу того, чтобы именно в эту пору начать свое выступление. Эти круги рассуждали примерно так:

Что ж, посмотрим, найдется ли кто, чтобы противостоять нам: ведь тогда мы скажем, а где же ваша перестройка.

Расчет был циничный, но до цинизма ли было людям, если он сулил им, как им представлялось, не малые дивиденды. Я слушал по радио, как председатель Горисполкома Степанакерта Мирзоян М., будучи в США и ведя беседу с одним из ведущих армянской секции «Голоса Америки», в гневе вопрошал: — Уре перестройкан, уре демократиян, уре гласность? (Где перестройка, где демократия, где гласность? (арм.)) Он, конечно, не спросил, а где законность, где международное соглашение о незыблемости послевоенных границ, где конституция страны?