Моше Левин - Советский век

«Нашим либералам нечем похвастаться, кроме разрушения этих достижений. Российское будущее должно строиться на основе сохранения и развития достижений прошлого. Преемственность должна сохраняться, даже если определены новые задачи. Сейчас эта связь с прошлым нарушена. Но однажды она восстановится. Это не означает возвращения к доили постреволюционному прошлому. Спросите, что было дорого для вас в прошлом, что должно быть продолжено или сохранено и что поможет вам встретить будущее...

Если прошлое не содержит ничего позитивного, тогда не существует никакого будущего и ничего не остается, кроме как «забыться и забыть»...

Те, кто хочет стереть XX в. - эру великих катастроф, - должны также попрощаться и с великой Россией».

Межуев остается убежденным в том, что российская революция 1917 г. однажды тоже получит признание, как и революции на Западе, - признание, которое, наверное, откроет путь к истинному возрождению России.

Приведенные нами отрывки - не что иное, как подведение итога длинного и бесстрастного выступления Межуева. Он не историк, и у него есть проблемы с интерпретацией. Термины «социализм», «большевизм» и «коммунизм», а также целый ряд идей о революции происходят из терминологии и подхода, которые должны измениться. Однако они означают настоящий вызов «нигилизму», и мы присутствуем при начале битвы за историю, как попытки нации, находящейся в муках болезненного упадка, заново обрести свою идентичность и открыть будущее.

Хорошо известно, что история - это предмет постоянного пользования и жесткого обращения. Слушая рассуждения не-историков о том, как важно для нации объективное историческое знание в дни мучений и в свете славы, очень необычно в наш медиа- и компьютерно-доминирующий век останавливаться на настоящем. Но мгновение - это миг, и оно прошло, а история осталась. Она продолжает давать нам строительный материал для будущего, неважно, прочный или дефектный. Она составляет основу, на которой покоится нация, и которая ее усиливает. Не такой уж абсурд верить в то, что у истории, наряду с другими прикладными науками, есть практическое измерение - даже если оно и не дает немедленных, гарантированных решений.

Название этой книги раздражало и раздражает некоторые умы, формировавшиеся в годы холодной войны и жаркой атмосферы. Ведь по сути век не был советским, хотя Советский Союз и сыграл в нем особую и весьма значительную роль. Однако, даже ненавидя царившую систему, нельзя не признать, что без жертвенности и громадного вклада тех, кто жил, созидал и творил под гнетом одного из самых одиозных режимов, история Европы и всего мира выглядела бы в наши дни совсем иначе.

1914-1917 гг. - мучительное испытание России Первой мировой войной. Следом, как землетрясение, падение царизма - и страна оказалась подобно перышку на ветру. В 1917-м, охваченная всеобщим ощущением свободы, она вступила в новую эру кризисов, когда никто не знал, что делать и как преодолеть усиливающуюся разруху и обрести обновленную государственность.

Решение, названное Октябрьской революцией, отнюдь не являлось идиллическим установлением закона и порядка. Это был чрезвычайно смелый прыжок в неведомое, попытка вновь соединить раздробленные частицы социального уклада в целостную государственную систему, которая - совершенно очевидно - не могла быть простым видоизменением старой.

То, что было создано, просуществовало 75 лет. «Советское столетие» оказалось на 25 лет короче XX века. Крайне запутанное и часто слишком тягостное для простых граждан, оно прошло различные стадии, разительно отличающиеся одна от другой. Но все они претендовали на то, что представляют собой некую идеологическую идентичность - «советский социализм». Именно эти два слова в поисках ответа на вопросы, социализм ли это и если нет, то что, порождали длительные дискуссии и идеологические сражения.

Западное несколько примитивное понятие тоталитаризма, претендующее на то, чтобы подходить ко всем замочным скважинам и открывать любые двери, близко соответствует содержанию одной главы советской истории и данной книги, но совершенно не подходит для другого - более значимого - периода. Оно хорошо - пусть с оговорками - передает сущность сталинизма , но совершенно неприменимо к режиму, который пришел ему на смену. Оно не предоставляет убедительного инструментария для понимания предшествующих и последующих глав данной книги, а также ее итога. Причина - в бедности самого термина, не предусматривающего внутри себя никаких социальных сдвигов, без которых нельзя представить, почему, в конце концов, тоталитаризм перерождается во что-то иное. Однако оставим эти надоевшие софизмы и вернемся к содержанию книги.

В советской эпохе начиная с 1917 года до сих пор остается много неясного. Так, на сцене, открытой для всеобщего обозрения, стояли стратегические ходы Ленина и его партии. Их лозунги были призваны сплотить народ. Решению же кардинальных и других не менее, как теперь принято говорить, судьбоносных вопросов (брать или нет власть? идти ли на подписание Брестского мира с Германией?) всегда предшествовали внутрипартийные дебаты.

Если это так, то Октябрьская революция и большевистский переворот произошли практически открыто. Но все произошедшее, оказалось, имело и другой - параллельный - сценарий, разыгранный за кулисами сцены. Под прикрытием большевизма Иосиф Сталин - хотя публично он не играл никакой выдающейся роли - поднялся на вершину партийного руководства. Уже одно это набросило зловещую тень на развитие российской революции, хотя в то время почти никто не предвидел ужасных последствий происшедшего. Проще говоря, дело не в личности Сталина, а в той программе, которую он вынашивал в своем сознании. Она не была ответом на проблемы взбудораженной страны, а была направлена на внутреннее удовлетворение сложного, психически неуравновешенного индивидуума.

Здесь мы уже в состоянии ухватить главную черту разворачивающейся революционной драмы. Октябрьская революция была порождена глубоким кризисом, в котором очутилась царская Россия, и стремилась преодолеть его последствия, однако сама породила кризис.

По мере того как революция, претворяя в жизнь свою программу и свое видение, пыталась оживить страну, в ее тени - как мы уже установили - из политических традиций вырос особый дополнительный фактор, являвшийся носителем иной, альтернативной системы, который далеко не отвечал нуждам и потребностям текущей революционной драмы. И под широкими крыльями «великой октябрьской» можно разглядеть тень другой, появившейся одновременно с ней, соперничающей системы, призванной удовлетворять психологические нужды одной личности. Одна революция фактически породила две - не одну - системы. И кое-кому из стоявших у ее руля спустя некоторое время это стало ясно...