Виктор Кожемяко - Путин и СССР

Было очевидно: огонь ведется не только по знаковой личности, но через нее именно по Советскому Союзу и Советской власти. Огонь прямой наводкой и с флангов, грубой ложью и хитрыми подтасовками. Причем орудия вовсю действовали уже не «из-за бугра», а здесь же, на советской земле, в ее центре…

Поставив «или» между героем и символом применительно к Зое Космодемьянской, враги ловким экивоком хотели сказать: да не герой она — только символ героизма, который из нее сделали. Кто сделал? Понятно: коммунисты, советская пропаганда.

Вот такой на тот момент был выбран прием, сработавший, увы, в чьих-то головах.

Между тем истина в данном случае никакого «или» категорически не допускает! Потому что Зоя — это и настоящий герой, и символ, если понимать под ним не пустую надутую мнимость, а вершину, обобщение, самое концентрированное и впечатляющее выражение реального героизма.

Конечно, символ, а как же. Началась-то в народе ее слава, тогда еще безымянная, с чего? Старик-колхозник, видевший казнь девушки, почти девочки, в подмосковной деревне Петрищево и потрясенный виденным, рассказывал про это случайным встречным так: «Они ее вешали, а она речь говорила!..»

Старик тот, как и все присутствовавшие при казни, не знал и не мог знать имени взошедшей на смертный эшафот, но ему было ясно, что она — героиня. И это сразу же стало ясно военкору «Правды» Петру Лидову, случайно услышавшему рассказ о неизвестной жертве фашистов. Он и писал о ней сперва как о неизвестной, под тем именем, каким назвалась: Таня, Татьяна. Понимание было абсолютным, что писать надо немедленно.

И он это осуществил на одном дыхании. А появился в газете пронзительный его очерк «Таня» вместе с еще одним документом необыкновенной силы — снимком казненной девушки, который сделал Сергей Струнников, фотокор «Правды» и друг Лидова: вместе они погибнут 22 июня 1944-го, меньше чем за год до Победы.

Да, но в те дни, когда Зоя свершила свой подвиг и когда Лидов со Струнниковым поведали о нем стране и миру, до Победы было еще очень далеко. И я повторю то, о чем писал не раз: значение этого подвига и посвященной ему публикации в «Правде» для достижения Победы стало исключительным, воистину неоценимым!

У Сергея Кара-Мурзы есть актуальные размышления о глумлении над нашими святынями как главном инструменте «социокультурных реформ». Касается профессор и выбора объектов для глумления. Ему в Бразилии, где он читал лекции перед обществом психологов и психоаналитиков, объяснили, почему именно образ Зои Космодемьянской надо было испоганить, ведь имелось множество других героинь. А дело, оказывается, вот в чем:

«…Она была мученицей, не имевшей в момент смерти утешения от воинского успеха (как, скажем, Лиза Чайкина).

И народное сознание, независимо от официальной пропаганды, именно ее выбрало и включило в пантеон святых мучеников. И ее образ, отделившись от реальной биографии, стал служить одной из опор самосознания нашего народа. И те, кто над этим образом глумились, стремились подрубить именно эту основу».

Что тут скажешь? Психоаналитики, конечно, копают глубоко, и про опоры самосознания народа определили они верно. Только вряд ли уж такую решающую роль имело «отсутствие утешения от воинского успеха». Неужто, будь он больше, не вошла бы Зоя в «пантеон святых мучеников»? Да и отделение народного сознания от официальной пропаганды в случае с Зоей представляется абсолютно необоснованным. По-моему, как раз наоборот: здесь не отделение, не противостояние сознания народа и того, что названо пропагандой, а полнейшее совпадение.

Биография Зои Космодемьянской короткая. Географически связана она в основном с тремя точками, где сейчас есть музеи имени Зои. В селе Осино-Гай на Тамбовщине, ранее называвшемся Осиновые Гаи, замечательный директор волнующего музея Сергей Иванович Полянский покажет вам бережно хранимую колыбель, в которой качали родившуюся здесь нежную девочку по имени Зоя. А в селе Петрищево под Москвой Надежда Серафимовна Ефименкова поведет к обелиску на месте, где та девочка, едва дожившая до восемнадцати, приняла героическую смерть под именем Татьяна. Между началом жизни и концом — столичная школа № 201 (ныне гимназия), и тут возглавляющая памятную экспозицию Наталья Валентиновна Косова раскроет перед вами книги, которые брала в школьной библиотеке ученица Зоя Космодемьянская.

Я был в этом музее не раз, однако недавно, при последнем посещении, впервые показала мне Наталья Валентиновна библиотечный том 1938 года издания под названием «Женщина в гражданской войне». Сборник очерков о красных героинях я взял в руки с трепетом. И не только потому, что его держала в своих руках будущая героиня — первая женщина Герой Советского Союза в годы Великой Отечественной. Я ведь знал: именно здесь, в этом сборнике, прочла она очерк, сыгравший особую роль в том, что произойдет с ней вскоре после начала войны. Даже имя, которым назовется она, идя на подвиг, даст ей эта книга.

Мы в нашем поколении с детства знали: это имя — от Татьяны Соломахи, молодой учительницы, коммуниста, боровшейся против белых на Кубани и казненной ими после страшных пыток. Так глубоко взволновала Зою ее судьба, что мысленно (еще до войны!) взяла Татьяну в пример, в образец себе. Наверное, думала: «Если и мне выпадет такое, буду как она». Собственно, про это писала ее мама Любовь Тимофеевна в своей исповедальной книге «Повесть о Зое и Шуре».

Да, я это знал давно и книгу Л. Т. Космодемьянской читал не единожды. Но самого очерка Людмилы Аргутинской, оказавшего столь сильное влияние на Зою, к стыду своему, не читал. И вот теперь, летом 2013-го, попросил руководительницу школьного музея Зои и Шуры снять ксерокопию с заветных страниц.

Поразительно! До чего же могут совпасть события, разделенные многими годами. В ноябре 1918-го белые ворвались в село Козьминское, где в тифу лежала Таня. Больную девушку бросили в тюрьму и пытали в надежде, что она выдаст товарищей. Один из ее учеников, приходивший вместе с друзьями к тюрьме, перед которой ежедневно и публично — для устрашения — ожесточенно избивали красных узников, рассказывает в очерке так:

«Ее пороли всегда первой, и ни одного из мужчин не били так жестоко. Ей мстили за то, что она не кричала, не просила пощады, а смело оглядывала своих палачей. Ее били за то, что она — учительница, образованный человек — ушла к большевикам и до последней минуты оставалась с ними.

… Избитую, окровавленную учительницу подняли с земли и поставили у стены дома. Она еле держалась на ногах. И опять меня поразило ее спокойное лицо. Я искал в нем страх, мольбу о пощаде, но видел только широко открытые глаза, пристально оглядывающие толпу. Вдруг она подняла руку и громко, отчетливо сказала: