Андрей Мовчан - Россия в эпоху постправды. Здравый смысл против информационного шума

Кроме того, война может изменить соотношение сил и ценовую ситуацию на определенном рынке. Война в проливе перекрывает движение товаров через пролив; война в регионе затрудняет экспорт из региона. Вам нужно поднять цену на нефть? Устройте войну в Персидском заливе.

Если вовлеченное население в войне проигрывает всегда, то внешние «бенефициары» в самом худшем сценарии теряют не так много. Это делает прокси-войны очень живучими, а борьбу с ними — затруднительной.

Главный противник войн в современном мире — рост доли внешней торговли. Война, как показывает история, никогда не начинается, если страны добиваются превышения определенного уровня внешней торговли между собой. В частности, поэтому есть надежда, что Россия с ЕС никогда не вступят в вооруженный конфликт.

Рост индивидуального благосостояния — другой барьер. Исторически вероятность войны между странами обратно пропорциональна произведению квадратов благосостояния граждан в этих странах. Хороший способ избежать вооруженного конфликта — стимулировать рост материального благополучия граждан.

Еще один барьер — это частая сменяемость «внутренних агентов» и открытость информации об их интересах. Существует очень четкая связь между средним количеством лет пребывания у власти одной группы и количеством войн, в которых принимает участие страна. Чем короче этот срок, тем меньше конфликтов. Здесь важно оговориться, что понимать под частой сменой агентов. В США сменяемость вроде как чрезвычайно быстрая, но войн ведется сравнительно много, потому что двухпартийная система крайне сильно ограничивает их общее число. В Европе партий обычно больше, и сменяемость таким образом лучше, в результате войн ведется существенно меньше.

Кроме того, очень серьезным препятствием для войны становится вхождение страны в военный союз. Государства, входящие в военные блоки, редко воюют — обязательства по блоку требуют достижения договоренности о начале войны, что сложно сделать, имея в виду интересы других участников блока; внешняя же агрессия на страну, за спиной которой стоят партнеры по блоку, менее вероятна.

С ростом «производительности» военной техники и развитием автономных вооружений в развитых странах постепенно падает цена войны, достигшая пика на волне гуманизации во второй половине XX века. Для цивилизованного мира беспилотник или крылатая ракета намного менее ценны, чем рядовой Райан. Поэтому, с одной стороны, есть тенденция к увеличению вероятности войн между империями и малыми странами, потому что для империй ставки начинают падать — можно просто послать куда-нибудь много ракет и посмотреть, что получится. С другой стороны, это же превращает войны в абсолютно другой тип противостояния — в так называемое нелетальное противостояние или диверсионные войны, гибридные войны, которые мы сейчас наблюдаем. В их ходе нет контуров фронтов, и не всегда понятно, кто с кем воюет, а количество жертв с обоих сторон сильно ниже, чем раньше.

Большое количество войн в мире происходило из-за так называемой петроагрессии, когда страны накапливали излишки материальных и финансовых ресурсов в связи с интенсивным экспортом полезных ископаемых. Но долгосрочная ценность минеральных ресурсов постепенно падает. Поэтому, скорее всего, количество таких войн сократится, страны перейдут к другим, невоенным методам взаимодействия.

Еще один существенный фактор, который будет сокращать количество войн, это быстрый рост инноваций, ведущий к быстрой смене конкурентных преимуществ. Каждые 10 лет появляется новая палитра возможностей. Война — дело медленное, и воевать становится глупо, потому что, пока ты это делал, поменялась конкурентная ситуация, и твои военные успехи становятся бессмысленными — воевать надо было в другом месте и за другое.

Однако будет расти доля войн отчаяния, когда дестабилизация ситуации в государстве приводит к войне с соседней державой. В особенности это касается регионов, где существует сырьевая рента и низкий подушевой ВВП. В так называемом красном квадрате (от нуля до 6000 долларов подушевого ВВП и от 5 до 12 % доли сырьевой ренты в ВВП) все время происходят войны и цветные революции.

Поскольку увеличивается количество непобедимых блоков, в центре которых находятся ядерные державы, вероятность масштабных конфликтов будет последовательно падать. Геоэкономические же войны и санкции, которые действительно могут быть пострашнее бомб для национальных экономик, станут выходить на первый план. Как можно видеть по ситуации с Ираном, даже не очень серьезные ограничения способны заставить страну изменить свое поведение.

Та самая, первая моя статья не по теме «куда инвестировать», родилась, как я уже писал, из желания обобщить общеизвестный парадокс (его называют paradox of plenty): зачастую страна, богатая ресурсами, развивается хуже, чем страна бедная, — вне зависимости от типа власти или внешних обстоятельств. По мере того, как я изучал вопрос, оказалось, что широта его приложения огромна: дети богатых родителей менее успешны, чем дети бедных; страны, лишенные конкуренции, деградируют, хотя, казалось бы, должны развиваться; естественные преимущества могут выдвинуть компанию в лидеры, но они же делают ее нежизнеспособной. За каждой катастрофой империи, крупного государства или компании стоит пресыщенность ресурсом, потеря способности изменяться и приспосабливаться, обрастание жиром и — атака голодного, более быстрого, гибкого и готового сражаться за ресурс конкурента. Тема ресурсного проклятия — одна из самых важных в XXI веке. Слишком много перекосов в мировой экономике связано с обладанием ресурсами, и это не только нефть, ломающая экономику десятка стран, в том числе России. Для Китая это дешевый труд, именно дешевый (а время его дешевизны подходит к концу) — труд, конкурентно оплачиваемый, не является рентным ресурсом. Для США это роль доллара как мировой валюты номер один; для Сингапура — географическое положение и так далее. Изменения стоимостей ресурсов в XXI веке будут идти быстро и, как и раньше, будут вызывать кризисы и даже крахи компаний и государств.

Моя следующая книга будет именно об этом — и начинаться она будет как раз с главы про гибель Киевской Руси. Вот так я пытался объяснить суть явления уже в современном мире в статье на РБК 24 декабря 2015 года.

Книга Джеффа Колгана «Петроагрессия: Когда нефть вызывает войну» (Petro-aggression: When oil causes war) вышла в 2013 году и тут же стала крайне популярной. Она анализирует страны, добывающие нефть в объемах, формирующих более 10 % их ВВП, с точки зрения стабильности, агрессивности (частоты военных конфликтов) и вероятности гражданских войн.