Михаил Леонтьев - Крепость «Россия»

Во-первых, это так называемые спорные (или могущие оказаться таковыми) территории, появление которых в составе РФ было обусловлено послевоенными геополитическими изменениями. Попадание этих регионов в «группу риска» обусловлено в первую очередь наличием внешних сил, заинтересованных в изменении status quo. Эти силы могут ждать своего часа, усмотрев, скажем, в экономическом ослаблении России шанс для территориального реванша. Главным образом речь может идти о Калининградской области (бывшая Восточная Пруссия) и Южных Курилах (так называемые «северные территории» Японии). Среди важнейших проблем России в этих регионах◦— их социально-экономическое неблагополучие: в случае его нарастания при одновременном ослаблении федерального центра возможно появление инициатив по поводу автономизации или даже присоединения к другой стране.

Во-вторых, это Сибирь и Дальний Восток. Природа слабости России на этих территориях иная. Не претензии других государств (реальных или потенциальных) и не «эксклюзивное» положение на карте («с краю»), а экономическая пока неготовность России адекватно (то есть в соответствии с объективными требованиями XXI века) «переварить» имеющиеся у нее пространства, с одной стороны, и объективная способность других стран (в первую очередь Китая) сделать это за нее◦— с другой.

Цифры неумолимы: 40 млн. россиян, проживающих на территории Сибирского и Дальневосточного федеральных округов (из 144 млн., населяющих Россию),◦— и почти 1,5 млрд. китайцев (из них только вдоль границы с РФ живет больше, чем на всей территории нашей необъятной Родины). До 2020 года «устойчивое демографическое неравновесие» на российско-китайской границе вряд ли перерастет фактически в глобальный пересмотр границ (Китай никогда не торопится формализовать то, чего еще нет: до тех пор, пока население по нашу сторону границы не станет более китайским, Пекин вопрос о новом разграничении не поставит). В-третьих, это территории более или менее компактного проживания представителей неправославных вероисповеданий, в первую очередь мусульман. В этом отношении традиционно проблемными считаются Башкирия и Татарстан. Хотя опыт «обретения независимости» Чечней в 90-е годы охладил горячие головы в этих республиках. Поэтому нарастание напряженности здесь может актуализироваться лишь как часть масштабного «исламского взрыва», который в этом случае охватит и республики Северного Кавказа. По большому счету, этот сценарий возможен лишь при условии, что Россию удастся втянуть в масштабную войну на Кавказе, которая будет восприниматься исключительно как религиозная война, война православных русских против мусульман, и наоборот.

Северный Кавказ всегда был (и остается сейчас) наиболее проблемной точкой на карте России. Список угроз, способных дестабилизировать ситуацию в регионе, известен. Он широк, как нигде: фантастические даже по российским меркам масштабы коррупции, клановая организация политической и экономической жизни, безработица (по данным полпредства в ЮФО, кроме некоторых районов Дагестана и Владикавказа только на зарегистрированном рынке труда на одну вакансию в северокавказских республиках приходится не менее 7 претендентов), разваленная социальная сфера. Воспроизводящая себя бедность, маргинализация широких слоев населения◦— питательный бульон для распространения радикальной исламистской идеологии и пополнения рядов террористического подполья, ответом на деятельность которого стал системный беспредел правоохранительных органов. Картину дополняют традиционные кавказские болячки◦— многочисленные тлеющие этнические конфликты и остро стоящий в ряде республик земельный вопрос. Во что все это может вылиться через 15 лет?

«Правила игры на Кавказе будут определяться в Москве, давать какие-либо прогнозы развития ситуации в регионе трудно,◦— считает завотделом межнациональных отношений Института политического и военного анализа Сергей Марке донов.◦— Общий тренд таков, что на благоприятный сценарий стоит рассчитывать лишь при одном условии◦— федеральный центр сможет формулировать и проводить внятную политику, которая приведет к усилению присутствия в регионе российского государства (а не интересов отдельных групп коррумпированной федеральной бюрократии) и социализации населения северокавказских республик».

В рамках инерционного сценария ожидать скорого взрыва на Северном Кавказе, видимо, не приходится. Внезапный масштабный кризис в одной из этих республик могут вызвать разве что неуклюжие попытки федерального центра одним махом решить проблемы, которые на Северном Кавказе в принципе не имеют простого решения (например, Москва решит насильно вернуть ингушских беженцев в Пригородный район), а также война в Абхазии и Южной Осетии, в которую с большой степенью вероятности окажутся втянутыми сразу несколько республик Северного Кавказа.

Допустим, форс-мажора все же удалось избежать, и Москва продолжает действовать по принципу «лучше ничего не трогать руками», ее политика на Северном Кавказе сводится к финансовым вливаниям в местные бюджеты, административному разруливанию периодических локальных кризисов и жесткой силовой борьбе с террористами. Предположим также, что финансовые и административные возможности Москвы в 15 ближайших лет по меньшей мере не сократятся.

Благодаря масштабным бюджетным вливаниям, а также имеющимся паллиативам в виде развитой теневой экономики и экономическим связям с «большой» Россией, северокавказские республики продолжают в этом случае медленно сползать к более масштабному социально-политическому кризису. Причем это сползание вовсе не обязательно будет сопровождаться ростом сепаратистских настроений. Первая и вторая чеченские войны, «прелести» дудаевско-масхадовской Ичкерии стали для элиты и общества северокавказских республик сильной прививкой от политического сепаратизма. Следует учитывать и то, что жители северокавказских республик привыкли видеть себя гражданами России, считая эту страну своей.

Удерживать ситуацию от быстрого обвала помогут усилия федерального центра по поддержанию стабильности «в ручном режиме». «Кадыровская модель» управления может быть распространена и на другие республики. Однако эта модель не дает гарантий вечной лояльности к центру, ни тем более гарантий интеграции такой территории (живущей по законам главенствующей «банды») в экономику и общество России. Также есть угроза, что ведущаяся неадекватно жестокими методами борьба с экстремистским подпольем даст обратный результат. Ответное усиление ставки на «рамзанизацию» республик СК, на поддержку автократических режимов может на какое-то время «заморозить» ситуацию, создав условия для ее выправления в отдаленной перспективе на основе укрепления местной экономики и бюджетных вливаний из центра. Однако сама по себе порочная клановая модель экономических и социальных отношений при этом окажется законсервированной надолго.