Джона Голдберг - Либеральный фашизм

Если Муссолини «стоял на плечах» Сореля, то сам Сорель в значительной степени опирался на Руссо и Робеспьера. Краткий обзор интеллектуальных истоков фашистского учения следует начать с романтического национализма XVIII века, а также обратиться к философии Жана Жака Руссо, который вполне обоснованно может считаться отцом современного фашизма.

На протяжении нескольких веков историки ведут спор о значении Великой французской революции. Во многих отношениях их разногласия по поводу данного события отражают фундаментальное различие между либерализмом и консерватизмом (сравните, например, точки зрения Уильяма Вордсворта и Эдмунда Бёрка). Даже принятое в наше время различие между левыми и правыми основано на расположении мест в революционном собрании.

Как бы то ни было, но один момент не вызывает возражений: Французская революция была первой тоталитарной революцией, матерью современного тоталитаризма и духовной основой итальянской фашистской, немецкой нацистской и русской коммунистической революций. Это ограничившее права личности национально-популистское восстание возглавил и осуществил авангард, состоявший из прогрессивно настроенной части интеллигенции, полный решимости заменить христианство политической «религией», которая прославляла народ, а в роли «священников» выступили представители революционного авангарда. Как говорил Робеспьер, «народ всегда важнее, чем отдельные личности... народ безупречен, а человек слаб». В любом случае отдельными личностями всегда можно пожертвовать [64] Himmelfarb G. The Idea of Compassion: The British vs. the French Enlightenment // Public Interest. 2001. Fall. No. 145. .

Идеи Робеспьера были результатом тщательного изучения трудов Руссо, теория «общей воли» которого стала интеллектуальной основой всех современных разновидностей тоталитаризма. Согласно Руссо, люди, живущие в соответствии с общей волей, являются «свободными» и «добродетельными», а те, кто противится ей, — преступники, дураки или еретики. Этих врагов общего блага необходимо заставить покориться общей воле. Он описал это санкционированное государством насилие словами Джорджа Оруэлла как «принуждение людей к свободе». Именно Руссо изначально одобрил суверенную волю масс, отвергнув принципы демократии как порочные и бесчестные. Такие демократические механизмы, как голосование на выборах, создание представительных органов и так далее, «вряд ли необходимы, когда правительство исполнено благих намерений», по глубокомысленному замечанию Руссо. «Правители прекрасно знают, что общая воля всегда принимает ту сторону, которая наиболее благоприятна для интересов общества, то есть наиболее справедлива; поэтому чтобы следовать общей воле, достаточно поступать справедливо» [65] Rousseau J.-J. The Social Contract and Discourses. N. Y: Dutton, 1950. P. 297. .

Стремление представлять фашизм и коммунизм как движения более демократичные, чем сама демократия, было аксиомой для их апологетов XX века в Европе и Америке. «Движение» выражало интересы народа, истинной нации и являлось проявлением провиденциальной исторической миссии этой нации, в то время как парламентская демократия была коррумпированной, фальшивой, противоестественной [66] Например, в 1924 году итальянский теоретик фашизма Джузеппе Боттаи пишет в работе «Фашизм как интеллектуальная революция» (Fascism as an Intellectual Revolution): «Если под демократией понимается предоставление всем гражданам возможности принимать активное участие в жизни государства, то никто не станет отрицать бессмертия демократии. Французская революция сделала такую возможность исторически и этически конкретной, причем настолько, что в результате возникло неистребимое право, которое прочно укоренилось в индивидуальном сознании вне зависимости от абстрактных обращений к бессмертным принципам или достижениям современной философии» (см.: Schnapp J. T. A. Primer of Italian Fascism. Lincoln: University of Nebraska Press, 2000. P. 82). . Но суть общей воли гораздо глубже, чем тривиальная рационализация легитимности посредством популистской риторики. Идея «общей воли» привела к возникновению истинно светской религии из мистических аккордов национализма, религии, в которой «народ» фактически поклоняется самому себе [67] См.: Mosse G. L. The Nationalization of the Masses: Political Symbolism and Mass Movements in Germany from the Napoleonic Wars Through the Third Reich. N. Y.: Fertig, 2001; Mosse G. L. Fascism and the French Revolution // Journal of Contemporary History 24. 1989. Jan. No. 1. Pp. 5-26. . В силу того, что отдельные личности не могли быть «свободными», не являясь частью группы, их существование оказывалось лишенным смысла и цели в отрыве от коллектива.

Отсюда также следовало, что если новым богом был народ, то для самого Господа места не оставалось. В «Общественном договоре» Руссо говорит нам о том, что из-за разделения в христианстве Бога и Цезаря «люди никогда не знали, следует ли им подчиняться государственной власти или священнику». Вместо этой модели Руссо предложил общество, в котором религия и политика прекрасно дополняют друг друга. Лояльность по отношению к государству и лояльность по отношению к божеству должны пониматься одинаково.

Немецкий философ и богослов Иоганн Готфрид фон Гердер, которого не совсем обоснованно считают основоположником нацизма, заимствовал политические аргументы Руссо и приложил их к культуре. Общая воля была уникальной для каждого народа, по мнению Гердера, вследствие Исторической и духовной самобытности любой нации. Благодаря этому романтическому акценту многие представители интеллигенции и люди творческих профессий стали говорить о самобытности или превосходстве рас, наций и культур. Но тоталитарные режимы XX века прежде всего обязаны именно обожествляемому Руссо объединению граждан под руководствам самого мощного из когда-либо предложенных в политической философий государства. Народ в концепции Руссо определяется не по этнической принадлежности, не по географическому положению и не по традициям. Это объединение в большей степени происходит благодаря насаждаемой всесильным богом-государством общей воли, которая находит выражение в догмах «гражданской религии», как назвал ее сам Руссо. Те, кто отрицает коллективный дух сообщества, живут за пределами государства и не имеют права претендовать на его защиту. И в самом деле, государство не просто не обязано защищать антисоциальные личности или их группы, оно вынуждено покончить с ними [68] Замечание о том, что государство Руссо является самой «значительной из всех концепций, которые можно найти в политической философии», принадлежит Роберту Нисбету (см.: Nisbet R. The Present Age: Progress and Anarchy in Modern America. N. Y.: Harper & Row, 1988. P. 52). .

Французские революционеры применили эти принципы на практике. Например, Руссо предложил, чтобы Польша создала националистические праздники и символы как основу для новой светской веры. Поэтому якобинцы, которые знали все работы Руссо почти наизусть, немедленно приступили к созданию новой массовой тоталитарной религии. Робеспьер утверждал, что только «религиозный инстинкт» может защитить революцию от «кислоты скептицизма». Но революционеры также знали, что прежде, чем государство сможет претендовать на такой уровень веры, они должны будут уничтожить все следы «лживого» христианства. Поэтому они приступили к широкой кампании, нацеленной на свержение христианства. Они заменили почитаемые праздники языческими, националистическими празднествами. Собор Парижской Богоматери был переименован в Храм Разума. По всей стране стали отмечать сотни языческих по своей сути праздников, прославляющих такие абстрактные понятия, как «разум», «нация» и «братство».