Антон Хреков - Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля

К тому времени Луи представлялся иностранцам уже как Виктор: звучало совсем по-иностранному. В латинской транслитерации он подкорректировал и фамилию, превратив Lui в Louis. То есть даже не «превратил», а вернул историческое написание.

Victor Louis — разве это звучит по-советски?

— Ну хорошо, хорошо, — отступил Горохов. — Я вас слушаю, чем могу быть полезен?

— Я просто увидел, что интересный человек пришёл к мистеру Шору. Хочу пригласить Вас позавтракать, мне очень интересно с Вами познакомиться.

— Вить, хватит Ваньку валять. Впрочем, хочешь — валяй дальше… — перешёл Горохов ко второму раунду глумления. Игры разума доставляли ему почти сексуальное удовольствие.

— Я опять не понимаю, почему Вы со мной так разговариваете? — начал обижаться Луи.

— Ну ладно, ладно… — нанеся удар, Горохов снова ретировался в угол ринга. — Где завтракаем?

Через пять минут мужчины сидели в кафе «Метрополя», куда теперь не зайдёшь из-за цен, а тогда — из-за швейцара.

— Витя, что с тобой? — сказал Горохов, продолжая игру: Луи ещё ничего не понял.

— А что со мной? — Луи выпучил глаза сквозь очки, которые от перенапряжения всё время поправлял на переносице. — Я вас не видел и вижу впервые. И очень удивлён, что Вы…

Тут-то Горохов и припомнил ему и середину 40-х, и коммерческий ресторан, и сына Демьяна Бедного, и ордер на калоши, и красавицу Светлану Фогель.

— Что удивительно, — начал оттаивать Луи, — я помню и ордер на калоши, и внучку Достоевского, и Придворова, а Вас не помню.

Они подружились снова.

Иногда старые долагерные друзья находили Виктора сами, иногда ему приходилось «переустанавливать» эти контакты. Телефоны были роскошью, и заявиться к кому-либо домой считалось в порядке вещей: что и осуществил Виктор Луи, через выручалочку-горсправку найдя, среди прочих, новый адрес семьи Суходрев.

Новый, 1957 год начинается для Виктора Луи окончательной перезагрузкой: 5 января его дело полностью пересмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР, а через четыре дня он получает справку: «Постановление Особого совещания при МГБ СССР от 19 июня 1948 года в отношении Луи В. Е. отменено и дело за отсутствием состава преступления прекращено» (пунктуация сохранена).

Четыре месяца он ходил просто амнистированным, теперь же — полностью реабилитирован. Так государство извинилось за девятилетнее издевательство. А ведь были сотни, тысячи, десятки тысяч, которые уже не могли прийти за справкой — потоком вызывали родственников и сообщали: «Ваш отец/сын/ дочь/брат/сестра реабилитирован(а) посмертно…» На улице всё время дежурили скорые: люди падали в обморок штабелями.

Ещё года нет, как он освободился, а уже набрал допосадочную высоту — водит друзей в рестораны, приглашает домой в свою маленькую, но отдельную квартирку в хрущёвке в районе Черёмушек, которую ему дали как реабилитированному. Лагерного друга Романа Сефа, по рассказам последнего, он повел туда, «куда в лагере даже присниться не могло», — возможно, это и был ресторан «Метрополя», а может быть и «Националя», где ближайшие тридцать лет будет его штаб, клуб, место встреч, которое изменить нельзя.

И здесь к линии «Националь» — «Метрополь», стоявших тогда на проспекте Маркса, присовокупляется третий элемент этой топографической последовательности на карте Москвы. Если от «Националя» идти на север, миновать «Метрополь», уткнёшься прямо в здание на Лубянке. Именно к этому периоду исследователи склонны тносить начало сотрудничества Луи с органами — 1957 год.

Поданным французского исследователя Тьерри Вольтона, ссылающегося на бежавшего на Запад майора КГБ Носенко, первым Луи начала использовать не контора на Лубянке, а Управление КГБ по Москве. «Руководитель этого подразделения генерал Олег Грибанов, — пишет Вольтон, — …относился к нему с недоверием». По рассказам Носенко, «в 1960 году Луи начал искать возможность вступить в контакт с одним американцем, которого я пытался завербовать через своих агентов. Грибанов приказал руководству Управления КГБ по Москве убрать его из операции и держать подальше от американца». Но далее признаёт, что им постоянно твердили, будто «Луи — прекрасный агент, лучший из тех, что мы имеем».

Здесь надо отметить, что слово «агент» следует понимать как «агент влияния», а не «секретный агент КГБ»: дело в том, что на своём сленге чекисты всех, с кем установили контакт и как-то используют, пусть даже для наблюдений за погодой, называют «агентами», последствии это доставит этим «агентам» массу неприятностей.

Что ещё здесь следует упомянуть? Структура КГБ чрезвычайно сложна и изменчива, к тому же, подобно старому анекдоту про секретность в СССР, «сотрудник не просто не знает, что делает другой сотрудник за соседним столом, он сам не знает, что делает». К какому именно подразделению Лубянки Луи был «приписан»? Свой ответ даёт ветеран советской контрразведки Станислав Лекарев: «Без сомнения, лично Андропов курировал Виктора Луи через руководителя седьмого отдела Второго главного управления КГБ генерала Вячеслава Кеворкова. Причём Луи относился к той категории агентуры влияния, которая считалась стратегической».

«Он мне однажды сказал, что зашёл к Андропову, предложил ему нечто, какую-то, видимо, историю, — рассказывает писатель Давид Маркиш, — и Андропов эту историю отверг. Но раз он мог к нему зайти и выйти оттуда без пули в голове, значит, это о чём-то говорит».

Помимо Кеворкова, среди наставников Луи называют и патриарха советской разведки, гуру для молодых разведчиков Ивана Агаянца, бывшего резидента в Париже и Тегеране. Поговаривают даже, что Луи посещал легендарную, окутанную тайнами, «101-ю школу» разведки, располагавшуюся в Подмосковье, одну из кафедр которой возглавлял Агаянц.

В становлении Виктора Луи как «тайного канала» будет несколько ступеней, подобных разгонным блокам, ускоряющим ракетоноситель. И первый относится как раз к 57-58-му гг., когда Луи даже не «шёл» по карьерной лестнице, а ехал на лифте. В конце 50-х он уже — официально аккредитованный при МИД СССР иностранный корреспондент. «Давайте получим статус иностранного корреспондента! — вспоминает нескромное предложение Виктора Луи Елена Кореневская, знавшая Луи по «профессиональной» линии дольше всех, с 1956 года. — Сказать это в 57-м — то же самое, что подписать себе смертный приговор. Я потратила два часа, чтобы объяснить ему: вам что, захотелось на каторгу обратно? Но он пришел ко мне через два дня и показал удостоверение отдела печати МИД, произнеся: «Точно не хотите?»».

В доказательство того, насколько сильно Луи вожделел статус иностранного корреспондента, Илларио Фьоре приводит такой эпизод: однажды утром, в «Метрополе», на двери офиса, где работал Виктор, появилась новая самодельная табличка с названием журнала Women's Wear Daily. Как сказали бы сегодня, «шутка с долей шутки» — настолько серьёзно Виктор хотел стать частью зарубежной прессы, что готов был даже заняться модой.