Антон Хреков - Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля

Прошли один раз, вернулись, прошли второй раз, третий, четвёртый — нет.

Разбились по одному, стали с трёх сторон прочёсывать местность по секциям и квадратам. Всё совпадает, всё знакомо, те же фамилии на надгробьях — но нет Луи. Как сквозь землю провалился. Странноватая метафора для кладбища…

Тогда пошли в административное здание — воспользоваться услугой компьютерной системы, которая по фамилии покойного может выдать точное местоположение на схеме: тоже тщетно.

Тогда я стал искать в записной книжке мобильного номер Марины Голынской — нет номера. На днях — был. А теперь вот, сегодня, сейчас — нет.

Ещё через двадцать минут мне прислали нужный телефон со сложным пятизначным кодом: после смерти мужа Марина Константиновна живёт в глухой равноудалённой от всех столичных сует деревне в Ярославской губернии. Объясняю глупость своего положения, прошу сориентировать на местности, что называется, в реальном времени. Наматываю ещё пару сотен метров по кругу, от волнения громко, как полоумный, выкрикиваю в трубку фамилии с надгробий. Если есть жизнь после смерти, то Виталий Евгеньевич, надо думать, ещё никогда так не смеялся.

Ступор. Тупик. Безысходняк. Я уже почти сдаюсь.

Уловив нарастающую нервозность, Голынская успокаивает: «Не волнуйтесь, так бывает. Это же Луи! Надо остыть и сказать: «Виталь Евгеньич, ну покажи свою могилу, покажи, покажи!»».

Я оглядываюсь по сторонам, в ужасе ища потенциальных свидетелей того, что сейчас собираюсь сделать. Но и выхода другого тоже нет.

Перейдя на полушёпот, бормочу: «Виталий Евгеньич, ну покажи свою могилку…». Снова оглядываюсь: «Ну, прошу, покажи!».

Я не верю в мистику, загробный мир, перевоплощения, привидения, перерождения, колёса сансары, духов и прочую изотерическую антисоветчину.

Это невероятно. Но ровно через пять секунд я стоял у ограды.

Могила была более ухожена, чем в первый наш приход: несмотря на прошедшее лето, сорняков нет, табличка отмыта, сделана даже похвальная попытка изобразить надгробные холмики. Я вспомнил, как одна подруга семьи Луи, узнав о съёмках фильма, пообещала «устроить этим бесстыжим» (сыновьям?). Видимо, успела.

Ещё я вспомнил, как Луи боялся лежать в безымянной номерной могиле.

А постояв, вспомнил и старую притчу про восточного владыку, который, в юности взойдя на престол, решил прославиться созданием подробнейшей истории человечества. Он приказал своему визирю собрать лучшие умы и начать работу. Через 20 лет ко дворцу подогнали караван из двухсот верблюдов, гружённых фолиантами написанного. Правитель понял, что не прочтёт за всю жизнь. Дал визирю время на сокращение, но через годы понял, что не прочтёт и того, что на десяти верблюдах. Владыка старел, визирь тоже. Историю всё сокращали, а монарх всё боялся не успеть и требовал: «Ещё короче, ещё короче!» Когда он уже лежал на смертном одре, старый визирь принёс ему выжимку — толстую книгу: но и её уже не одолеть… «Скажи, визирь, одной фразой — в чём история человечества?» Старик склонился и промолвил: «Они рождались, страдали и умирали…».

«ЛУИ Виталий Евгеньевич. Ск. 18. VII. 1992»…

Эта табличка — самая короткая биография Виктора Луи.

Хрусталь, погружённый в воду, становится почти невидимым, в другой же среде, скажем в интерьерах классической гостиной, он может переливаться изящными очертаниями бокала или вазы, за которые — только ради созерцания — платят большие деньги. Так же и люди, события, явления: в одном контексте они уникальны и неповторимы, они потрясают воображение, приковывают внимание и переворачивают жизнь; в другом — сливаются с пейзажем, с себе подобными и — исчезают из вида.

Вся жизнь Виктора Луи — это уникальность непохожего, а сам он — уникум места и времени. Он обладал «мерседесами» и «бентли», но за те деньги, которые они стоили, он покупал не комфорт и не способ самоутвердиться, он покупал собственную избранность. Проще говоря, чтоб сказали: «Бывают такие, бывают этакие, а бывает — Виктор Луи». Его молодому приятелю было невдомёк, что ездить по Германии на «мерседесе» — неинтересно, «беспонтово». Как невдомёк нынешним — детям 90-х, нулевых и десятых — что, покупая в Москве новую «бэху» или «порш кайенн», чтоб не отстать от соседей по офису, они продолжают быть такой же посредственностью, только с другой покупательной способностью.

В отличие от них, между «быть» и «казаться» Луи выбирал «быть, чтобы казаться».

Сегодня мы уже не забиваем подвалы финскими сосисками и датским пивом— не потому, что жить стало так здорово, а потому, что есть коммерческая целесообразность: зачем сковывать свои площади и денежные средства, если можно всё это условно «хранить» на складе гипермаркета: пришёл, увидел и купил, когда надо. Пищевые погреба Луи — это ведь не просто буржуйство, продиктованное любовью пожрать и покормить других. Это в конечном счёте тоже — попытка погрузить себя в уникальную реальность, особое измерение.

Как говорят современные маркетологи, «надо просегментироваться» — имея в виду, что «надо придать нашему продукту черты уникальности, дабы потребители думали, что он такой один, и тогда мы будем в этом маленьком сегменте рынка монополистами». Вот и Виктор Луи — блестяще «просегментировался», сделав себя незаменимым. Так и подмывает спросить: что, у огромного КГБ не было в арсенале людей, средств, возможностей, рычагов для достижения тех же пиар-задач? Что, штатных сотрудников не хватало? Площадей, видеокамер, «жучков», чтобы «всем отделом навалиться» на какую-нибудь Аллилуеву и разметать её в пыль? Что, мощи непобедимой Красной армии с наштампованными боеголовками было мало, чтоб рявкнуть на китайских хунвейбинов?

Оказывается, да. Потому что Виктор Луи мог предложить абсолютно уникальные услуги, выполнить совершенно недублируемые функции. Поэтому к нему обращались, терпели его таким, какой он был, и столько ему разрешали. Раз ему дозволяли быть единственным легальным советским долларовым миллионером — значит, на такую сумму он представлял для них ценность.

Безусловно, Луи не был в иерархическом смысле слова «дисижн-мейкером», «принимателем» формальных решений на политическом уровне, а был гением места, точнее сказать — «гением текущего расклада». Но — где теперь эти «дисижн-мейкеры»? Что в народной памяти осталось от Брежнева, кроме архитектуры барачного типа на всём постсоветском пространстве? Что осталось от Андропова, кроме смешков по поводу облав в банях в 83-м году? И мемориальной доски, которую повесили чекисты на здании всё того же КГБ-ФСБ сами для себя? (Ведь другим нельзя её сфотографировать.)

От Виктора Луи не осталось улиц, названных его именем (хоть бы в Абези, что ли, одну переименовали?), в книжных магазинах и библиотеках не стоят его труды (антикитайская книга и диссертация по экономике Бирмы в диссертационном зале бывшей Ленинки не в счёт), его не цитируют в Посланиях Президента Федеральному Собранию (в отличие от Франклина Делано Рузвельта). Говорят, в недрах сВр и ГРУ есть сверхсекретные и суперзакрытые учебные пособия, которые содержат «луёвские» наработки и передают их поколениям разведчиков — но это всё, согласимся, «не для народа».