Родрик Брейтвейт - За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

И в самом деле, теперь в Каргополе мало что происходит. Аэропорт закрыли, единственная гостиница — не более чем ночлежка для странствующих чиновников, а для молодежи есть только два захудалых заведения, так что долгие летние вечера молодые люди бродят по улицам, разглядывая друг друга, — этакая мрачная северная пародия на средиземноморское корсо. Изголодавшиеся по впечатлениям, многие до сих пор вспоминают, как в 1991 году в соседнем военном лагере появился снежный человек, а потом вдруг исчез неизвестно куда, после того как его показали по Центральному телевидению. Можно было понять, почему молодежь уезжает.

Однако даже Каргополь не был в тот период окончательно безнадежным. Там и сям торговали какие-то жалкие лавчонки. Внутри самой «гостиницы» приютились аптека, маленький продовольственный магазин и магазин радиотоваров. Ассортимент в них был, пожалуй, лучше, чем в советское время, хотя, конечно, они не могли конкурировать с Вологдой. В городке имелось маленькое, довольно успешное туристическое агентство; было здесь и небольшое сообщество местных художников и ремесленников. Звонарь главной здешней церкви занял первое место во Всероссийском соревновании звонарей. В 1999 году только два человека в городе пользовались Интернетом, а уже через год — 25. Местные жители придавали большое значение новой дороге, которая строилась в Северной Швеции и Финляндии и через Каргополь должна была протянуться до самого Урала. Люди надеялись, что эта дорога, наконец-то, свяжет их родные места с внешним миром.

За пределами небольших городов даже такой надежды не было. Когда Советский Союз распался, местные совхозы были «приватизированы» и теперь назывались акционерными обществами. На практике это мало что значило. Управлялись они в основном той же администрацией, что и раньше, и то преимущество, которым некоторые из них пользовались, зависело от энергии и деловых связей председателя, как это было в советские времена. Между тем крупное сельское хозяйство, как отрасль, умирало. Огромные поля еще не успели так зарасти, чтобы превратиться в лес, но численность скота сократилась за десятилетие на две трети. Огромные амбары и коровники, построенные в 60-70-х годах, покосились, а кое-где и обрушились. Частное фермерство также не получило распространения. Независимо мыслящие крестьяне пытались воспользоваться новыми законами, которые ввел Горбачев с целью поощрить частное земледелие. Никого из этих «фермеров» не осталось. Все они вынуждены были отказаться от своей затеи из-за отсутствия инфраструктуры и аграрного кредита, а также из-за враждебности властей бывших совхозов и собственных соседей.

С достойным восхищения, хотя и горьким оптимизмом люди выкраивали свои маленькие участки на окраинах каждого юрода или деревни, а иногда прямо в самом центре. За этими крохотными участками они любовно ухаживали. Землю вскапывали, просеивали, полностью очищали от сорняков. Каждое растение в отдельности прикрывали полиэтиленом. В Англии вы бы подумали, что это садовники готовятся к деревенской выставке цветов. Здесь, на Севере, вырастить и сохранить овощи до наступления зимы — было вопросом жизни или смерти. Люди выживали, как всегда. Но сельскохозяйственная экономика Севера возвращалась к своему доиндустриальному состоянию.

Люди, жившие вне деревень, имели больший простор для проявления традиционного русского искусства выживать с помощью «блата», осторожно обходя закон. Проводница спального вагона поезда, на котором мы возвращались из Каргополя, зарабатывала 1500 рублей в месяц, а ее муж — 3000. (Сравнения, основанные на расчете обменного курса, конечно, бессмысленны, но портативный магнитофон «Самсунг» стоил тогда в Вологде 1300 рублей, что дает некоторое представление об истинном значении этих сумм.) В отличие от многих других, у нашей проводницы не было земельного участка, с которого она могла бы кормиться. Но жить все-таки было можно. Она даже имела возможность помогать своей овдовевшей дочери, пенсия которой составляла всего 400 рублей в месяц. Через несколько дней я рассказал эту историю одному из своих друзей. Он громко расхохотался. Проводница спального вагона получает 1500 рублей в месяц? Да она берет деньги за доставку посылок на протяжении всей трассы, что гораздо важнее заработка, который дает ей основная работа, а также за другие мелкие услуги. Фактически, она и представляла собой ту невинную коррупцию, которая пронизывала всю систему железнодорожного транспорта. Верхушка этой системы, судя по той регулярности, с какой убивали в то время региональных железнодорожных управляющих, часто буквально балансировала между жизнью и смертью.

В последующие годы иностранцы и русские с жаром спорили по поводу гайдаровской «шоковой терапии». Был ли он прав, навязав такой темп экономической реформы? Мог ли более основательный подход, за который ратовали Горбачев, Богомолов и многие другие, смягчить страдания, которые экономические перемены принесли русскому народу? Радикалы среди гайдаровских коллег и их иностранные советники доказывали, что реформы застопорились из-за того, что они не были достаточно далеко идущими. Бóльшая политическая воля и более последовательная поддержка президента, считали эти «рыночные большевики», могли бы протолкнуть реформы такого масштаба, что силы реакции не оправились бы и многих страданий можно было бы избежать.

Утверждения эти не слишком убедительны: Ельцин действительно не оказывал последовательной поддержки своим молодым реформаторам и не защищал их от критиков. Но и сами реформаторы были политически неопытными и не понимали, насколько важно разъяснять свою политику, чтобы простой народ понял, чего они хотят, и оказал бы им поддержку. У них не было действенной стратегии для преодоления препятствий, возникших в связи с отсутствием рыночных институтов и власти закона. Ни сами реформаторы, ни их западные советники не могут поэтому уйти от ответственности за провал их политики обеспечения тех быстрых результатов, которые они предсказывали.

Но дело не только в этом. Реформа была неизбежной, и лишения, которые она принесла, были неминуемым следствием крушения еле державшегося на глиняных ногах советского колосса. Никакая группа простых смертных, сколь бы умными, компетентными или дальновидными они ни были, сколь бы добрыми побуждениями ни руководствовались, не могла справиться одновременно со всеми экономическими, институциональными и социальными задачами, которые стояли перед Россией. Гайдар решил пойти по пути самой быстрой реформы, которую можно было протолкнуть через существующую политическую систему. Более медленный темп, как он утверждал, мог лишь продолжить страдания. А более быстрый — политически был наверняка невозможен.