Екатерина Шульман - Практическая политология. Пособие по контакту с реальностью

Мы не до конца отдаем себе отчет, до какой степени наши недекларируемые, но подразумеваемые представления о государстве и гражданском бытии сформированы эпохой абсолютизма. Идеи националистического патриотизма, мечты о просвещенной монархии (выступающей в наше время под псевдонимом «авторитарной модернизации»), ассоциирование централизации и эффективности, зачарованность масштабом – все это этика и эстетика абсолютистских европейских монархий и их наследниц – национальных промышленных держав.

Поэтому все сценарии среднесрочного будущего можно прочитать как единый сценарий перехода в эпоху постэтатизма. Будет ли новое государство невидимым, или всепроникающим, или и тем и другим одновременно? Ведь понятно, что тотальная транспарентность, электронный документооборот, все вариации на тему «открытого правительства» и пресловутый «Большой брат», всевидящее око государства, – это на самом деле одно и то же. Государство будущего станет прозрачным – но и гражданин будущего станет абсолютно проницаем. Каждый миг его жизни будет запечатлен многочисленными службами видеонаблюдения, но и описан им же самим совершенно добровольно на страницах социальных сетей – новых аренах гражданского бытия, где, возможно, мы вскоре будем и баллотироваться, и голосовать, и заявлять протесты, и потреблять госуслуги.

23.02.2016

Для меня зомби-идеи – это не совсем заблуждения. В них есть элементы заблуждения, но речь идет о комплексе понятий, представлений и ценностей, которые были когда-то живыми и которые сейчас продолжают вести псевдожизнь. В этом и заключается их опасность.

Мы часто слышим, что от государства исходят порядок, просвещение и прогресс. Народ является темной массой, которая, с одной стороны, получатель этого просвещения, а с другой стороны – источник постоянной опасности, который государство должно держать в рамках. Если немного дать слабину, то начинается безобразие. Этот клубок представлений можно разделить на два основных направления.

Первое – это представление о благе, исходящем от государства. В наше время это направление представлено в основном авторитарной модернизацией – реформами, проводимыми сверху. Есть хаос, и есть реформатор, наделенный властью, который прорубает топором окно в порядок, строит дороги, проводит электричество. Как принято говорить, он причиняет добро. Чтобы он мог успешно осуществлять функции культурного героя, ему нужно не мешать, не связывать системой сдержек и противовесов. Тогда он максимально успешно нанесет свое «благо с топором».

Эти представления распространены и в наши дни. К несчастью, они популярны именно в тех странах, где приносят наибольший вред. Если мы мечтаем о радикальных реформах, то осознаём, что дела у нас идут не очень хорошо. Одновременно мы хотим, чтобы преобразования осуществил кто-то без нашего участия, а за это мы готовы делегировать ему свои права и свободы. Этот стереотип живет благодаря историческим примерам. Его основа уходит корнями в эпоху просвещенного абсолютизма. Этот период воспринимался многими современниками и особенно потомками как золотой век. Век условного Людовика XIV – победителя Фронды, спасшего Францию от развала. Все всегда спасают свою страну от развала. Пришел просвещенный монарх и всех победил. Он же и просветитель, он же и «король-солнце», покровитель искусств и наук. На него пытались ориентироваться и другие европейские монархи. Во времена просвещенного абсолютизма концентрация власти давала возможность странам, в которых она осуществлялась, сделать очень большой шаг вперед.

Вторая волна популярности идей авторитарной модернизации пришлась на XX век. Тут все уже более мрачно. Все тоталитарные проекты XX века были модернизационными и прогрессистскими. Все они поклонялись индустрии, промышленности, науке (в той степени, в какой они ее понимали и в какой степени она отвечала их интересам). Все они выступали за быстрый прогресс, ради которого мы сейчас должны принести некоторые жертвы, ограничить свои свободы, избавиться от тех, кто нам мешает: лишних классов, лишних наций, больных, ущербных, неправильных людей.

Тоталитарные проекты наследовали футуристическим и авангардистским движениям в искусстве. Именно поэтому идеи крайней левизны или крайней правизны в своем государственническом исполнении завлекали души многих культурных, образованных и талантливых людей: все хотят попасть в будущее, особенно если оно светлое.

Это был второй сеанс государственнического прогрессизма.

Казалось бы, опыты первой половины XX века должны были положить конец идее, что мощное и не связанное демократическими издержками и противовесами государство всех приведет к немедленному счастью. Но нет! Идея реформаторства с авторитарной компонентой пережила страшные опыты первой половины XX века и даже обрела новых последователей.

Из примеров успешной авторитарной модернизации обычно называют Чили при Пиночете и Сингапур при Ли Куан Ю.

Первый был кумиром реформаторов 1990-х. Но слава Пиночета померкла, потому что методы были слишком радикальными. Когда об этом стало известно, вспоминать чилийского диктатора стали гораздо реже.

Второй пример – Сингапур. Он чуть менее радикален. В этой стране была выстроена система, которая и сейчас сохраняет авторитарные черты. Там есть многопартийные выборы, но на самом деле несколько десятков лет одна партия получает подавляющее большинство в парламенте. Сингапур также унаследовал от викторианской Англии чрезвычайно жестокое уголовное законодательство.

Пример Ли Куан Ю хорош тем, что из него обычно цитируют такие безобидные и греющие сердце русского человека фразы, как «Посади десять своих ближайших друзей и дальше уже начинай реформы». Это, конечно, приятно слышать. Но в чем здесь ловушка?

Проблема с авторитарной модернизацией двоякая. Первая – трудности с перенесением этого опыта на другие страны. На одного Ли Куан Ю приходится несколько десятков Мобуту. Мобуту – это африканский диктатор. Все хотят быть диктаторами, но никто не хочет проводить реформы. Тем более мало кому удается проводить успешные реформы.

Мы чрезвычайно сильно рискуем, отдавая в руки предполагаемому реформатору демократические права и свободы. Может быть, он окажется великим отцом экономического чуда. Но гораздо выше вероятность, что он окажется диктатором, наживающимся за счет подведомственного ему населения.

Вторая проблема более глобальная. Модернизационные проекты XX века имели дело со специфической волной индустриализации. Ее иногда называют третьей, имея в виду, что сейчас появляется четвертая. Тогда речь шла о создании больших промышленных комплексов и о возникновении массовых обществ, то есть городов и социумов, концентрирующихся вокруг этих производств.