Игорь Молотов - Мой друг Карлос Шакал. Революционер, ставший героем голливудских фильмов «Шакал» и «Карлос»

После того как последняя клавиша ударила по листу, Карлос махнул рукой секретарю и сказал ей отправлять послание на улицу, чтобы скорее передать его заждавшимся полицейским. Как только они вышли на порог здания, она услышала десятки маленьких молоточков — это были передернутые затворы. Истошно крича: «Не стрелять!», она размахивала листом бумаги от Карлоса.

Он себя чувствовал вполне самоуверенно: оставлял без опаски оружие, вел светскую беседу с министром Венесуэлы Эрнандесом Акостой. А чего ему, собственно, было бояться? Того, что один из послов схватит пистолет? Ну, разве только для того, чтобы выстрелить себе в голову. Австрийцы, стянутые к штаб-квартире, тоже были податливы и в меру послушны — слишком большие рыбы плавали в этом начиненном взрывчаткой аквариуме. Его немного беспокоил Кляйн, однако, к его счастью, среди министров оказался врач — это был нефтяной министр дружественной Нигерии. Он осмотрел раненого и сказал, что если не принять меры, то он умрет. После этого министр Алжира Белаид Абдессалам лично сопроводил Кляйна вниз и передал в руки полиции и медиков, после чего вернулся обратно в штаб-квартиру.

Уже в карете скорой помощи полицейский спросил у тяжелораненого Кляйна:

— Вы заложник?

На что тот ответил:

— Нет, я исполняю волю палестинского освободительного движения. Меня зовут Энджи.

Боевика доставили в больницу, где тут же прооперировали: пуля разорвала толстую кишку, поджелудочную железу и важные артерии.

В качестве посредника на переговорах Карлосом был выбран ливийский посол, однако тот отбыл с визитом в Венгрию. Другим он не доверял. За исключением разве что иракского поверенного в делах Риада аль-Аззави, которому Карлос сразу заявил:

— Они, возможно, еще не знают, кто осуществляет эту операцию. Так вот. Передайте им, что я из Венесуэлы и меня зовут Карлос. Тот самый знаменитый Карлос.

С этого момента все переговоры проходили через поверенного. К требованиям Карлоса предоставить самолет добавилось еще одно: вернуть раненого Ганса-Йохима Кляйна, который пока даже не приходил в сознание.

Встретившись с представителями власти, аль-Аззави пересказал Карлосу, что раненому товарищу следует пробыть в больнице как минимум месяц. Отчасти это была действительно необходимость — Кляйн был подключен к аппарату искусственного дыхания. Но, конечно, это была одна сторона медали, другая — им нужен был хоть один участник захвата, который мог бы все рассказать. Это было настолько очевидно, что Карлос без раздумий бросил, что если Кляйну суждено умереть, то пусть он это делает в самолете.

Рассматривал его требования не кто иной, как австрийский канцлер, социалист Бруно Крайский, который прервал свои рождественские каникулы с семьей и экстренно прилетел в Вену. Доподлинно известно, что сам Крайский сочувствовал делу палестинцев.

В три часа дня шейх Ямани был вызван на разговор в отдельную комнату: то ли из сентиментальности, то ли из любопытства Карлос решил лично говорить с саудовским министром. Взлет карьеры Ямани пришелся на правление короля Фейсала, когда он в возрасте 32 лет стал министром нефтяной промышленности Саудовской Аравии. Для монстров нефтянки, мировой политики и всего мира Ямани был лицом, пускай и отвратительным, новой нефтяной эры, которая теперь диктовала свои правила. Его силу укрепляло и время, и тот простой факт, что он находился у истоков власти более длительный период, чем кто-либо другой.

По происхождению Ямани был хиджази из района более светского торгового побережья Красного моря. Северная часть Саудовской Аравии, провинция Неджд, в отличие от Хиджаза, была более изолированной от мира и состояла из разбросанных в пустыне княжеств, которые в свое время обеспечили поддержку Ибн Сауду и которые считали своим центром Эр-Рияд. Ямани родился в Мекке в 1930 году — в том самом, когда Сент-Джон Филби убедил короля Ибн Сауда, что единственный выход из тяжелейшего финансового положения королевства — дать разрешение на разведку нефти и других полезных ископаемых.

И его дед, и его отец были проповедниками и исламскими учеными. Одно время отец Ямани был муфтием в Голландской Ост-Индии и Малайе. Это все и заложило мировоззрение Ямани и его интеллектуальное развитие. После возвращения отца в Саудовскую Аравию дом семьи в Мекке стал местом сбора его учеников.

— Это были в основном известные правоведы, они обсуждали с отцом законы и различные случаи в юридической практике, — позднее говорил Ямани. — Я начал прислушиваться к их спорам, и после того, как они уходили, мы с отцом часто засиживались допоздна — он наставлял меня и критиковал мои высказывания.

Он уехал учиться в Каирский университет, а затем поступил на юридический факультет Нью-Йоркского университета. Окончив его, он провел год, изучая международное право в Гарвардской школе права. Вернувшись в Саудовскую Аравию, он основал первую в ультраконсервативной Саудии юридическую контору. Выполняя обязанности советника в различных правительственных учреждениях, он подготовил контракт на предоставление в 1957 году концессии японскому консорциуму «Арабиан ойл», который вклинился в ряды нефтяных монополий, действующих в Саудовской Аравии.

Ямани тяготел к популярности: он выступал с комментариями по юридическим и околополитическим вопросам в различных газетах. Именно это и привлекло к нему внимание молодого принца Фейсала, любимого сына короля Ибн Сауда. Фейсал предложил Ямани стать его советником по юридическим вопросам. В 1962 году, когда Фейсал обставил своего брата Сауда в борьбе за королевский трон, одним из его первых действий было увольнение нефтяного министра, арабского националиста Абдуллы Тарики, и назначение на этот пост 32-летнего западника Ямани.

Личность шейха Ямани вызывала неоднозначную реакцию — именно его считали ответственным за закулисную антиарабскую политику. Киссинджер, который также часто встречался с Ямани, однажды сказал:

— Он казался мне исключительно сообразительным и знающим; он мог говорить со знанием дела на многие темы, в том числе и из области социологии и психологии. По своему происхождению он не мог в то время занять в своей стране место политического лидера — это была прерогатива принцев, — а по своему таланту — вести жизнь рядового чиновника. Он выдвинулся на посту настолько существенном, насколько он был периферийным в осуществлении реальной политической власти в самом королевстве. Он стал преимущественно техническим исполнителем.

Ямани был во всем человеком Фейсала, который вытащил его на вершину большой политики. Король в свою очередь награждал его огромными земельными владениями, стоимость которых во время нефтяного бума колоссально возросла и которые являлись основой личного состояния Ямани. Близкие и доверительные отношения с королем обеспечивали Ямани полную свободу действий, что он использовал для продвижения антиарабской политики своего королевства, которому он был безгранично предан.