Сергей Платонов - Горбачевы. Чета президентов

«Сотников поможет мне оттянуть заключение мирного соглашения», — отпуская его, отметил с удовлетворением Троцкий.

Когда из приемной Ленина раздался звонок и Сотникова на следующий день пригласили в Смольный к Ленину, он пришел в волнение, какого уже давно не испытывал. Целый день и еще вечер прошли в подготовке к докладу новому руководителю страны, которого он искренне считал диктатором и, естественно, опасался. При прежнем режиме только один раз перед назначением послом в Германию Сотников был удостоен высочайшего приема императором. И вот теперь не формальный прием, а доклад по острейшим вопросам войны и мира. Для каждого дипломата это пик карьеры.

В Смольном он прежде бывал не раз. Здесь учились обе дочери. Теперь обстановка дворянского учебного заведения сменилась на что-то напоминающее военное ведомство. Его штатский костюм явно ей не соответствовал. Но в приемной сидела дама в цивильном. Ленин тоже был в обычной тройке.

— Ну, господин хороший, присаживайтесь, — после рукопожатия пригласил Ленин м сразу продолжил: — Проекты протоколов привезли?

— Нет, ваше… извините, не знаю как, Владимир Ильич, вас величать… не привез.

— Величать, как вы выразились, можно «товарищ Ленин». Да, да, мы все теперь товарищи. Не царский режим. А почему не привезли, позвольте спросить товарищ Сотников?

— Проекты не совсем готовы. Не все согласовано с военными. К тому же у нас в наркомате многие, и я в их числе, считаем заключение одностороннего, без участия наших союзников мира с Германией, ошибкой. Кроме этого я думаю, что решение такого судьбоносного вопроса, каким является выход из войны, должен решать не временный Совнарком и тем более Политбюро, а правительство, облеченное доверием Учредительного собрания.

— Вот как, — воскликнул Ленин, — директива Политбюро партии большевиков, по-вашему, ошибка и пустая бумажка?

— Владимир Ильич, простите, товарищ Ленин, заключение сепаратного мира по меркам дипломатии переводит нашу страну в разряд второстепенных. Мы надолго потеряем доверие настоящих и вероятных союзников и попадем в международную изоляцию. Понесенные за три года военных действий огромные жертвы станут напрасными. Эта травма для народа будет большей, чем от поражения в японскую. Такое близкое достижение вековой цели российской внешней политики — как установление необходимого для могущества и безопасности страны контроля над турецкими проливами, откладывается также, возможно, навсегда, — пытался Сотников отговорить Ленина, от трагического, как он считал, шага. — У нас есть хороший предлог оттянуть выполнение условий мирного соглашения до созыва Учредительного собрания. От сепаратного соглашения интересы России пострадают в любом случае. Потеря огромных территорий и выплата требуемых репараций надолго подорвет силы страны…

— Об интересах какой России вы печетесь?! — перебивая его, почти прокричал Ленин. — Царской? Ее уже нет. Привыкайте к новой, пролетарской стране. А пролетариату проливы не нужны. Вы свободны. Разговор я продолжу с Троцким в Политбюро. И запомните. Наша власть не временная. Передайте это своим коллегам. Мы пришли всерьез и надолго! А если быстро из войны не выйдем, нас сметут обманутые солдатские массы. Вы этого хотите? Не получится! Полстраны Вильгельму отдадим, а власть удержим!

Когда Сотников вышел от Ленина, у него было ощущение, что он встречался не с лидером страны, а с главой оккупационного режима. Иногда казалось, что время повернуло вспять и он находился в ставке Золотой орды у хана. Это жуткое состояние усиливалось внешним сходством вождя большевиков с монгольскими правителями. Страха не было, но было чувство того, что орда большевиков не менее, а может быть, более грозная сила, чем орды, прежде приходившие на Русь.

Отложив очерк, Михаил подумал: «Где-то у Булгакова я встречал подобное об оккупации России… Но каков Ленин! Ради реализации своей идеи готов был идти на любые жертвы. Это и есть настоящая политика. Не зря он называет ее искусством возможного. Похоже, что моя демократическая революция может тоже потребовать немалых жертв. Может быть и смены идеологии. Слава богу, в этот раз ничто не угрожает самой стране».

— Рая, ты не помнишь, у Булгакова есть что-то об оккупации России большевиками?

— Я знала, что ты спросишь, и нашла. У него на эту тему есть небольшая статья под названием «Грядущие перспективы». Почитаешь как-нибудь. На сегодня хватит. Пора обедать.

…Полгода, как судьба вознесла Михаила на вершину власти в одной из старейших, сложных, огромных и необычных по национальному и социальному устройству стран мира. По историческим меркам, еще совсем недавно она называлась Россией. Теперь это Союз Советских Социалистических Республик (СССР). Евразийская страна-гигант, состоящая из пятнадцати очень разных республик. Под ее прямым или косвенным влиянием также находятся десятки других стран во всех частях мира. Особенно близки связи с ближайшими союзниками по Варшавскому Договору и Совету Экономической Взаимопомощи. Кроме этого правящая страной Коммунистическая партия состоит в дружеских легальных или скрытых отношениях с более чем сотней коммунистических и социалистических партий, многими левыми движениями. На Западе это все называют Советской империей. Самой могучей в мировой истории.

Сказать, что он изо всех сил рвался, карабкался на эту вершину, будет неправдой. Карьера складывалась довольно прозаично. А если посмотреть со стороны, так даже легко. Когда-то прочитал у Бальзака, что в высшую власть можно проникнуть двумя способами: вползти змеей или ворваться пушечным ядром. По скорости восхождения его вариант ближе к ядру. Но поскольку в карьере не было заметных конфликтов, а событий он никогда не торопил, всегда терпеливо выжидая свой час, то ближе первый способ — змеиный. Как бы то ни было, он — на вершине. И теперь весь груз чудовищной ответственности за работу этой системы или вернее сказать необъятного «хозяйства» в половину мира лежал на нем. Сомнений в том, что сможет успешно руководить этой махиной, пока не возникало. То ли потому, что еще до конца не пришло понимание этой огромности. Или потому, что он никогда и ничего не боялся, играючи брался за любое дело и действовал по наполеоновскому принципу — «разберемся по ходу дела». Сейчас хотелось провести этот день спокойно без обычной гонки, в раздумьях о том, что удалось сделать. Понять, как двигаться дальше. Кто из приближенных оправдал ожидания. Кто — нет.

Еще Андропов создал несколько групп из видных ученых для глубокого изучения обстановки в стране. Общее руководство над ними он неожиданно поручил Михаилу. Так и сказал: «Не удивляйся и не ограничивай себя только сельским хозяйством, бери шире, этого требует обстановка». Над этой фразой давнего патрона они с Раисой размышляли не один раз. Но тогда как аванс на его будущее правление они ее не рассматривали. Такой прогноз казался им слишком смелым.